Дети Пушкина. Леонид Левинзон

продали Россию! – Крикнула с радостью. – Вы все!

      – Да, продали, а что было делать? – Крикнул с места наш друг Виталий, и на его гордом лице с носом-горбинкой заиграла обычная ироническая усмешка.

      – За тридцать три сребреника! – Опять выкрикнула женщина и как в танце закружилась между столами, непрезентабельно уставленными жестяными банками с пивом. – Иуды! Вы оскорбили своей цыганствующей технократией русское космическое дворянство!

      – Позвольте, – очнулся кто-то из организаторов, – а кто вы такая?

      – Я великая княжна Юсупова! Я получила благословение самого патриарха! Вы хотели истребить нас духовно и бактериологически, но мы выжили! Вы убийцы!

      Последнюю фразу она произнесла, тыча костлявым пальцем непосредственно Максюте в лицо.

      – Вы нам всё срываете! – Опомнился поэт. – Уходите!

      – Ни за что!

      – Выйдите вон!

      – А это ты видел!? – Княжна сунула Дмитрию под нос сухой и колючий кукиш.

      Дмитрий посинел и схватил княжну за локоть, но та вывернулась.

      – Кровосос! Хам! – Она разошлась ещё больше. – Не прикасайся ко мне! Я собираю подписи в пользу нашей кровоточащей родины! Да здравствует Сталин! Америка погибнет!

      При этих словах княжна достала из сумки непонятные голубые листки и начала бросать вверх. Вентилятор с радостью подхватывал их потоком воздуха и кружил по залу. Дмитрий, вцепившись в безрукавку княжны, начал толкать её к выходу. Княжна треснула поэта сумкой по голове. Наконец, Дмитрий её вытолкал, княжна ещё было попыталась прорваться обратно, но кто-то сзади оттащил, и Дмитрий, поправляя порванную рубашку со сбившимся галстуком, тяжело дыша, рухнул возле нас на стул.

      – Эта идиотка мне сорвала выступление! Б-же мой! – Театрально развёл руками. – Мне сорвали выступление!

      – Успокойся! – Искоса взглянув на Дмитрия, статный ироничный Виталий осторожно донёс сигаретный столбик пепла до пустой банки. – Ты же не во Дворце Съездов свои стихи читал? А сюда, – Виталий, подумав, решительно придавил и саму сигарету, – сюда сам Г-сподь Б-г велел таким птичкам залетать, разбрасывать голубые пёрышки.

      – Россия, Россия, – вспомнил Дмитрий и, наливаясь безумием, выпалил, – да если бы я родился не в Свердловске, а в Чикаго, например…

      – То был бы негром, – лениво подсказал скучающий толстый Борисик и зевнул.

      – Если бы я родился в Чикаго! – Продолжил Дмитрий и закатил глаза. – То я уже получил бы Нобелевскую премию!

      – Ты всегда скажешь что-нибудь интересное! – Хихикнула Катя – единственная женщина в нашей компании. Её буйные рыжие волосы солнечным костром выделялись в полутемном кафе, на круглом лице сияли всегда любопытные голубые глаза.

      – Нет, получил бы! – Упёрся, обиженный, как ребёнок, Дмитрий.

      – А что толку в премии? – Риторически спросил длинноволосый нескладный Матвей. – Что толку? – И грустно поставил точку. – Ведь всё равно бы потом повесился.

      Дмитрий