Дети Пушкина. Леонид Левинзон

что-то знаете?

      – Погода погана, ураган, – нашёлся дядя Костя.

      – Ураган? – Пробормотал старичок. Вздохнул и пошёл со своей курицей.

      Внук настороженно поглядывал за ним со стороны детской площадки, укрывшись по всем правилам военного искусства зелёных – недавно созданной организации. Они даже побили одного мальчика, за то, что сломал ветку. Но дед исчез с поля зрения и внук облегчённо поднялся. Он никак не понимал, почему курицу надо покупать не в магазине, а на базаре, держать в ванной, что б она там ходила и кричала, а потом нести её к этому противному резнику в клеёнчатом блестящем фартуке на край города. Хотя именно на базар ходить было интересно, один раз он даже видел там цыган – большой бородач шёл в толпе цветасто одетых женщин, молча и важно указывал толстым пальцем на ряд, немедленно начинался визг, крик, потом становилась видна ошарашенная крестьянка, бессмысленно переводящая взгляд с мелочи в руке на остатки своего товара.

      – Что же ты, Алёша! – Крикнул дядя Костя вернувшемуся мальчику. – Деда забижаешь?

      – Я не обижаю.

      – А кто это, интересно, только зараз ему сказал «Хочу на танцы», и потом утик?

      Мальчик терпеливо рассматривал свои сандалии.

      – Смотри, черт заберёт!

      – Чертей не бывает, – проглатывая букву «р», сказал мальчик.

      – Ишь, який разумник! – Возмутился дядя Костя. – Ну, добрэ, иди…

      Ближе к ночи опустел двор, и задул ветер, заметался по Красноармейской, цеплял пригоршнями песок с песочницы и рассыпал вокруг, застучался в окна, зашелестел ослабевшими листьями, качая податливые гибкие ветви деревьев, пел на разные голоса, задувал в подъезд, натыкаясь на припрятанный Сашкин, тёти Насти сына велосипед, а сверху уже бежали тучи – над «Свитанком», да над базаром, над рекой с мостом, да над домом офицеров, где обычно играет музыка, а сегодня тихо – что-то мешало, что-то не получалось, что-то было невмоготу. Прорезал небо всполох молнии, прогремел гром, но не было дождя. Ещё молния, ещё гром, и опять осечка, только метут воздух, как в забытьи, длинными ветвями плакучие ивы, обнажая в своей заполошности спрятанные скамейки, хотят тоже заплакать и не могут. А во дворе возникла и мается узкоплечая чёрная фигура – не сосед, не дворник, не милиционер. Встаёт на цыпочки, заглядывает в окна, что-то высматривает, что-то подсчитывает, загибает пальцы, шепчет, плюётся, чешется.

      – Свят, свят, свят, – видя такое томление природы, начал креститься старый бобыль дядя Костя. Закрыл плотно окно.

      Пошёл к телефону и проверил номер участкового, написанный ручкой на обоях – в такую ночь всё возможно.

      По соседству мальчик Алёша крепко спал. Он сегодня хорошо напугался: под вечер они всей компанией сели в кружок у старой липы и рассказывали страшные истории.

      – В чёрном-чёрном доме за чёрной-чёрной дверью есть чёрная-чёрная комната. В чёрной-чёрной комнате есть чёрный-пречёрный шкаф. В чёрном-пречёрном шкафу живёт чёрная-пречёрная рука. –