Быт Бога. Евгений Владимирович Кузнецов

минуты.

      И все переглянутся – чистосердечно и в чём-то неопытно.

      Забрезжил, что ли, во мне характер – после "распада"-то и "освобождения"?..

      Характера, походя задумалось, вообще нет, не бывает – есть сила боли, боли от меня, боли в теле, которое моё.

      Да и кто в целом Здании может мечтать против меня? Дело чужое заволокиченное мне суют, дескать, веди, я только и брошу:

      –– Куда?

      Кивает мне кто бровями на телефон – я прямо в трубку хмельно-ретиво и чётко:

      –– Пусть подслушивают. Умнее будут.

      Так-то ко мне примерилось нынешнее жующее и кричащее время: партбилет сразу снёс и сдал.

      В частности: "Так как за восемь лет ли разу не выступал на партсобраниях." – Нигде, ни на каких…

      Я и всегда-то, оказывается, лишь заставлял себя думать, кем мне быть, сам же всегда – кто я есть.

      Что ещё? – Со Времени Крика ко мне в "общагу" стала запросто-дерзко ходить Дева!.. Но ведь то – в "общагу"… И она никогда не "шла" никак, ни по какому делу… Да и – знают ли?.. Да и – эко дело!.. Да и – пусть попробуют!..

      Слышу Время Крика!

      Раньше только другим боялся я в глаза смотреть: вдруг узнаю о другом самое важное… Теперь – и самому себе, мне, смотреть в глаза страшно.

      Знаю!..

      А непонимание причин поступков – самое ведь очарование…

      Может, за эти месяцы даже изрёк сонно-детское крайнее:

      –– Ну и что?..

      Недаром Томная недавно, "без никого" в Кабинете, обратила мне моё на это внимание.

      Я ей:

      –– А я вот как скажу!

      –– Что, что ты скажешь?..

      –– А вот я сейчас возьму, да как скажу!..

      –– Что, что?!

      –– Скажу: "Ну и что?"…

      Она скованно помедлила и скованно вышла, и видно было, что в эту минуту всё-таки не решила решать…

      На другой, что ли, день Хорошая – ведь она с нею в кабинете – сказала не вдруг мне:

      –– Ты изменился.

      С вопросом, правда, сказала и с уверенностью, – хорошая! – что это не так, не так…

      Мне же надо было молчать – во мне шевельнулась откровенность пугающая терпкая: Хорошую я чуть не люблю, потому что она похожа на… односельчанина моего и словно бы поэтому может знать обо мне больше других.

      "Сидит на малолетках".

      Не надо разочаровывать, не надо разочаровывать!..

      Но – но неужели… Мать приходила?!..

      Думаю-то как смешанно и всё как спохватясь…

      Приходила или не приходила.

      Как – хуже? Хуже – как?..

      Сижу, сижу…

      А с Братом я на днях опять, не надо было, слегка поссорился…

      Почему?.. А всё подразумевал его… ну, эту… жену…

      Заговорилось вдруг мысленно – чётко и громко:

      –– Она была некрасивая, и чтобы показать, что она всё-таки не такая, как все, она не пила, не курила и не ходила на танцы… Некрасивая, и поэтому умеет готовить и шить, играть на баяне и вязать…

      Глянул я даже на Маню: не слышал ли он моего мычания?..

      Возьми себя в руки!

      В свои.

      В мои.

      Но опять заговорил мысленно громко:

      ––