Четыре ветра. Кристин Ханна

дрожала под ее ногами, издавая громкий треск, будто что-то разламывалось.

      В земле открылась трещина, гигантский зигзаг, извивающийся, как змея.

      Бум.

      Пыль гейзером взвилась в воздух, грязь посыпалась в возникшую расщелину. В дыру упала часть забора из колючей проволоки. От основной трещины расползались новые, словно ветки от ствола дерева.

      Во дворе зигзагом вился разлом глубиною футов в пять. Мертвые корни, словно руки скелета, тянулись к Лореде с осыпающихся склонов.

      Лореда с ужасом смотрела на расщелину. Она слышала истории о земле, трескающейся от засухи, но думала, что это легенды…

      Значит, не только животные и люди иссыхали. Сама земля умирала.

      Лореда сидела с отцом в своем любимом месте, на площадке под гигантскими лопастями ветряной мельницы. В последние мгновения перед закатом небо стало красным, Лореда видела известный ей мир до самых его границ и представляла, что там, за ними.

      – Я хочу увидеть океан, – сказала она.

      Они играли в эту игру, воображая другие жизни, которыми они когда-нибудь будут жить. Лореда не помнила, когда началась эта игра, знала лишь, что сейчас она стала очень важной, потому что никогда прежде папа не был таким печальным. По крайней мере, так ей казалось. Иногда она спрашивала себя: может, он всегда был печальным, только сейчас она выросла и наконец заметила это?

      – Ты увидишь его, Лоло.

      Обычно он отвечал: «Мы увидим».

      Отец сидел, склонившись вперед, опершись руками на бедра. Густые черные волосы непокорными волнами падали на широкий лоб, на висках они были коротко подстрижены, но мама торопилась, и края получились неровными.

      – Ты хочешь увидеть Бруклинский мост, помнишь? – сказала Лореда. Ее пугала отцовская печаль. Они теперь проводили вместе совсем мало времени, а она любила папу больше всех на свете, благодаря ему она чувствовала себя необыкновенной девочкой с большим будущим.

      Отец научил ее мечтать. Он противоположность мамы – угрюмой рабочей лошадки, которая медленно плетется по дороге, вечно занятая делами, не знающая, что такое веселье. Лореда даже внешне вся в отца. Все так говорят. Те же густые черные волосы, тонкие черты лица, полные губы. Единственное, что Лореде досталось от мамы, – это голубые глаза, но даже глазами мамы Лореда смотрела на мир так, как смотрел на него папа.

      – Конечно, Лоло. Как такое забудешь? Мы с тобой когда-нибудь увидим мир. Постоим на вершине Эмпайр-стейт-билдинг, сходим на премьеру фильма на Голливудском бульваре. Черт, может быть, мы даже…

      – Раф!

      Мама стояла у ветряной мельницы, задрав голову. В коричневом платке, платье из мешковины и чулках, спускающихся гармошкой, она выглядела почти такой же старой, как бабушка. И, как всегда, держалась прямо, будто кол проглотила. Она довела до совершенства эту непреклонную позу: плечи назад, спина прямая, подбородок вперед. Из-под платка выбивались прядки светлых и тонких, как кукурузные рыльца, волос.

      – Привет, Элса. Ты нас нашла, – сказал папа, заговорщицки улыбнувшись