Бродяга. Максим Городничев

Старый Город помнил многое. И я помнил. Я думал об этом и видел, как дорожки сходились. Бордель, убитая девушка, одноглазый, потом Мара, еще эти инквизиторы, священнослужитель Баллок… Круг сжимался. Баллок. Он был епископом на острове и пытался растлить Мару однажды, из-за него меня сковырнули с места и отлучили от церкви. Никак не успокоится. Он исповедует почетных прихожан в Соборе воскресными ночами, конечно, ворота для прочих будут закрыты, но взять его в другом месте случай может и не подвернуться.

      Бледно светила субботняя ночь. Одежда после расправы начала выделять тусклый, но отчетливый смрад – смесь запахов пота, крови и плесневелой бумаги. Я не мог отделаться от мерзкого ощущения, что попахиваю бойней, как чахоточный бык. Это сильно путало мысли, а значит, оставшийся до аудиенции день нужно скоротать в тишине.

      [ССХЛАЦЦЦ]

      Ступеньки повели наверх быстро и покорно. Я пролез внутрь заброшенной колокольни, возвышавшейся недалеко от Нотр-Дам, и вскарабкался на самый верх. Разместившись у небольшого оконца под куполом набата, покрытого паутиной, я вслушивался в тишину. Вот уха достигло едва слышное в дали ржание лошадей, а вот знакомый шелест – паук плетет паутину отчаяния. Устремив широко открытые глаза в теплое марево, я вглядывался в маячивший в лунном свете и стрекотании насекомых сказочный замок. Его суровый фасад, охраняемый каменными горгульями, широкий свод и леденящая нагота оставались неизменны веками.

      В какой-либо праздник как по сигналу с восходом солнца дрогнут множество колоколов. Протяжные надтреснутые голоса аскетичных монастырей подхватываются угрюмым голосом Бастилии, ему вторят тяжелые равномерные удары набата Собора Парижской Богоматери…

      «И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут пред Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его. И гор не стало; и град пал с неба на людей; и хулили люди Бога за язвы от града, потому что язва от него была тяжкая».

      Дома раздвинулись, навстречу выползла забитая улюлюкающей толпой площадь. В центре – деревянный эшафот, девушка привязана спиной к столбу, запачканное кровью платье изорвано в нескольких местах, правая грудь обнажена. Стожки из хвороста накиданы вокруг помоста.

      Я потупил взор: ведьма будет мучаться от жара и в лучшем случае захлебнется в дыму, но может и сгореть раньше. Толпа в радостном возбуждении – это радость честных горожан, предавших суду нечисть. Надо жить по Библии, а не по заповедям из черных фолиантов.

      Сердце мое стукнуло чаще. Пепельные локоны девушки прилипли к лицу, я невольно протиснулся сквозь толпу ближе к помосту. Там сухопарый священник потрясает распятием, рядом огромный и неподвижный, как утес, палач.

      Вокруг лысые головы, волосатые головы. Народ разодет точно на праздник: не каждый день