Бродяга. Максим Городничев

он просто великолепен.

      В ожидании порции бухла я внимательно изучал обстановку, но все было, как и раньше. Я вглядывался в измученных всадников Большого Города, кто-то был здесь каждый вечер, некоторых видел впервые. Это настораживало, но не сильно. Официантки – бессменные солдаты великого Ночного Заведения – сновали вокруг с проворностью бабочек-однодневок, смахивая своими крылышками мои мрачные мысли.

      За раздвижной ширмой переругивались местные трехгрошовые Рапунцель – на лежаке или на четвереньках, пока у них между ног сменялись исправно отстоявшие очередь гости. Шлюхи были близко, но почти ничего из их брани нельзя было разобрать, и приглушенные звуки благой латыни пересекались с работой стенобитных орудий. Неясная апатия охватила меня. Я сел на мель. Такое случается, когда, забывшись, отпускаешь штурвал, позволив подхватить себя волнам, расходящимся от болтовни других людей.

      За соседним столом сидел косматый верзила, прибившийся к бару позапрошлой осенью. Непонятного, ближе к сорока годам, возраста, по образу мыслей он застрял в отрочестве. Вот и сейчас, судя по бреду, который он втолковывал очередной пассии, в душе у него вечные восемнадцать. Неизменно одетый и обутый в черную кожу, от шляпы и до разваливающихся башмаков, он успевал клепать детишек барышням разных сословий, умудряясь уворачиваться от шпаг разгневанных папиков, и всегда будучи на мели, он давно стал деталью интерьера этой клоаки.

      – С чего начнем, покорности или доминирования, – он нес откровенную тарабарщину, словно у него в голове тараканы завелись. Я даже заслушался, – или будем тянуть соломинки из шляпы? Что, маркиз де Пуси? Он сейчас в чулане, трудится над станком помоложе. Но мы поднимемся наверх, вершина немноголюдна, а для таких, как Пуси, недосягаема…

      – Я могу тебе верить? – слышится томное.

      – Мое слово имеет высшую ценность. Это слово растлителя и подонка.

      Чуть поодаль сидел неизвестный тип: на плечах ветошь паломника, а ноги втиснуты в мушкетерские болотники с подвернутыми голенищами. Судя по лицу, мужик имел склонность к запредельно высокому уровню насилия. Он дымил самокруткой, глядя на волосатого пустобреха, нашедшего лазейку в целомудренную душу маркизы. Кажется, муж некой особы отыскал пройдоху, и собирался предъявить счет. Его папироса только начала тлеть, и пепел захватил первые миллиметры бумажной стружки. Он аккуратно потер цигарку кончиком о чашку, оставляя зазубренный клин. В этот момент мне показалось, что за спиной безмолвного наблюдателя бесконечные линии дорог и сотни таких окурков, ведра крови и тонны правильно нарубленного мяса. В голове еще раз прозвенел колокольчик. Прозвенел и утих, растворяясь в жизни бара.

      В отдалении на улице заржала лошадь, долетел надрывный крик возницы. Один из наркотов за барной стойкой вздрогнул и воткнул наконец иглу в вену. Он безуспешно пытался сделать это с момента