Казачья Молодость. Владимир Молодых

Нет, я не был в обиде на хозяйку. Зато после обеда дом погружался в полное безмолвие. Хотя бы где мышь заскреблась или сверчок, как у нас, бывало, за печкой. Тихо, как на дне океана. Это порою угнетало меня – после бурной станичной жизни, где сама жизнь не затихает ни на минуту, порою даже бывает шумной и бурной. И в этом мне казалось – и есть проявление жизни. Правда, девочки иногда успевали перекинуться за столом парой слов. Чаще они касались меня, как потом станет известно.

      Жизнь моя в доме, и в гимназии станет обычной жизнью человека в чужом городе. Я быстро покорился судьбе той жизни в классе, какой даже ожидать не мог. Время шло, я рос телесно и духовно. Последнее я получал из кружка. А то, что я заметно подрос, я заметил, когда я гулял с Ниной по городу. Мы были с ней одногодки, хотя она и была на курс старше меня. Я не отстал от нее по росту – это я отмечал про себя. Да, был я худощав, строен, но на моем лице к сожалению, кроме румянца на щеках, не было и признаков усов. Так что рядом с полненькой и оформившейся девушкой я выглядел мальчиком. И это угнетало меня.

      В тот день я встретил Нину у церкви после заутрени. В церковь нас водил строем надзиратель. Блинов перед тем, как вести нас, построил во дворе гимназии и осмотрел нас до самой последней пуговицы. Идя по улицам, мы с удовольствием отмечали, что на нас прохожие смотрят, как на что-то казенное, полувоенное. После службы наши частенько устраивали потасовку с певчими из церкви. Среди такой суматохи дерущихся, я увидел в стороне Нину. Пока Блин был занят разбором, я подошел к Нине. Она напомнила мне, чтобы я сегодня не опаздывал к ужину. Я было заколебался. Сегодня был у меня как раз тот день, когда я посещал АБ и что-то помогал ей по хозяйству. А потом, попив чаю, она проводила со мною дополнительные занятия по русскому языку. Он у меня заметно хромал. Вообще я учился легко. Любил все естественные предметы, но русский шел с трудом. И я каждый раз был рад встрече с АБ. Она мне многое рассказывала о литературе, о ее любимом поэте Лермонтове и о писателе Н. Гоголе.

      Пока Нина говорила: что да почему, – я глянул на хозяйку. Та, отчего-то вдруг смутившись, глядела на меня и утвердительно кивала головой. Младшая сестра Наташа, кажется, ревновала меня к сестре.

      Помню, как я потом долго извинялся перед АБ, краснел, но АБ быстро, как мне показалось, простила меня за тот вечер, зная, что я живу у учительницы из их же гимназии.

      Но и тот вечер не пошел мне на пользу. Я весь вечер чувствовал себя виноватым, оттого выглядел чрезмерно застенчивым, зажатым, теряя дар речи – ведь в это время меня ждала моя спасительница в том деле с Денисом. У меня до сих пор ее платок и я все не решаюсь его отдать – он был в крови. А я так и не замыл его. Нина, глядя на мою растерянность, еще громче смеялась надо мною, а это только больше смущало меня. Я ругал себя за все и был себе противен. А ведь Нина тогда уже стала предметом моего обожания – и только ради этих