Магический мир философии. Елена Всеволодовна Золотухина-Аболина

насилию со стороны членов своих семей. Иски подобного рода ставили присяжных в тупик. В.Вагнер, П.Дж.ван Копен и Х.Ф.М.Кромбаг называют тот минимум правил, которыми необходимо руководствоваться с целью отсечь безусловно ложные показания»16. Ситуации, где правда события и правда рассказа начинают путаться, достаточно распространены. «Право выбора прошлого», обоснованное Ж.-П.Сартром в «Бытии и ничто», видение прошлого «в свете проекта» оказывается силой, размывающей границы реального и вымышленного в разговоре о личной судьбе.

      Фикциональность в описании чужого Я

      В не меньшей, а большей степени проблематичной оказывается достоверность любых – устных или письменных – разговоров о чужом внутреннем мире. А между тем, мы постоянно говорим и пишем о чужих переживаниях, чужих мотивах, чужой личности, будто прекрасно знаем ее изнутри. Часто такой разговор является нагромождением фикций – суждений и оценок, принадлежащих исключительно субъекту речи, но никак не объекту описания. В этом случае человек, которого описывают, соприкоснувшись с текстами подобного рода, может сказать: «Это не про меня. Вы меня вымысливаете». Так, собственно, порой и говорят. Подобный процесс является приписыванием, и его анализ необходим при конфликтах, возникающих в межличностной коммуникации (впрочем, и во всякой иной тоже).

      Описание чужого внутреннего мира как достоверно известного является важнейшим признаком фикционального художественного текста. В частности, В.Шмид в своей «Нарратологии» отмечает, что ведущим признаком фикциональности это описание считает К.Хамбургер: если автор пишет о том, что «герой подумал то-то и то-то», то ни о какой фактуальности не может быть речи. Состояние чужого сознания не является для нас «фактом», который можно проверить, а обратившись к своему собственному, мы найдем лишь свое личное восприятие ситуации. Заметим, впрочем, что толкуя предположительное состояние чужого сознания по аналогии с интерсубъективным эталоном, обращающимся в культуре ( «что и как надо чувствовать в подобном случае или что обычно чувствуют»), мы все равно не получим достоверного знания – индивидуальное переживание может быть иным.

      И тем не менее, мы не можем сделать ни шагу без предположений и даже уверенных утверждений о чужой субъективности. Без этого общение не могло бы состояться, а, значит, наши представления – это не только наша выдумка, вымысел, фантазия, но и реальное понимание, реальное знание, на меру которого указывает успех в общении. Правда, здесь в том числе срабатывает описанное в феноменологической социологии правило взаимозаменяемости перспектив: мы можем представить себя на месте другого, и различие наших внутренних миров окажется не значимым, если наша цель едина. Однако это означает лишь то, что, взаимодействуя практически, мы нередко игнорируем чужую душу и взаимно коррелируем наши действия, оставаясь либо равнодушными, либо имея превратное представление

16

Нуркова В. Свершенное продолжается6 Психология автобиографической памяти личности М. 2000. С.202-203.