Глаза Тайги. Дмитрий Александрович Стрельников-Ананьин

прибалтами, смешались. Всё это нормально: на окраинах, пограничьях, все со всеми смешиваются, такова природа. Главное никогда не забывать кто ты есть, чтобы однажды этого не решили за тебя другие – не обязательно здравые и дружелюбные.

      «Проблема» в русской речи – «на» окраине или «в» окраине – вообще мне не понятна. «На» границе или «в» границе»? Ответ очевиден. Впрочем, как верно подмечено, спорить с дураком, всё равно что играть в шахматы с курицой: она расбросает все фигуры, нагадит на доску, поцарапает её и побежит рассказывать, как она победила.

      Вспомнился тематический анекдот: супруги Сидоровы прекрасно провели летний отпуск: он – на Лене, она – под Владимиром. Ну, смешно же, ей-богу! Пример наших «на», «в», «под» для необразованных «господ». Что думаете, Иван Сергеевич? Верно, верно: велик и могуч, правдив и свободен!

      Впрочем засосало не только жителей окраины. «Побеги из России» знакомы мне и с более ранних времён.

      Единственным моим кавказским приятелем в Доме аспиранта и стажёра МГУ был грузин по имени Заза. Симпатичный, филигранный парень, женатый, отец сына. Когда Грузинская ССР решилась на побег, в комнате, в которой жил мой кавказский товарищь я увидел новоиспечённый грузинский флажок (ну это же иерусалимский крест!) бодро торчаший из временно пустующего гранёного стакана. Заза радовался побегу Грузии и считал, что это правильно. Ну, ему, грузину, виднее.

      Вскоре он развёлся и погрустнел. Я как-то спросил его почему он не в Грузии, за побег которой он так ратовал, и что он делает в Москве? В ответ услышал: «А что же мне там делать? Ни работы, ни перспектив, и пахнет войной». Беги, Заза, беги!..

      Превозмогая праздность, вакуум,

      Золотострастие так многих

      Своих сынов и дочерей,

      Живёшь, о, Грузия, прекрасной

      Бессмертной песнею своей!

      И Я – далёкий и опасный,

      Я – громогласный, страшный – Я

      Летаю ласточкою в Небе,

      Когда поёшь Ты, Грузия!

      Темнеет. Ползу через топи. Тяжело. Страшно.

      –Князь Всеволод Большое Гнездо, созывай своё войско, пусть оно вместо Дона вычерпает шеломами это проклятое болото! Шеломами его к чёртовой матери!

      Почему назвал болото проклятым? Оно же мне так нравилось утром. Может всё наоборот – это я проклятый? Ни на что не гожусь? Что я сделал в своей жизни? Много. Но ведь можно и больше! Хотя бы брать с собой в лес запасные очки, приёмник ГЛОНАСС! Где моя мобильная спутниковая система? Где мой третий глаз? Атрофировался, рассосался где-то между Перестройкой и счастливым детством, между стройбатом и университетом, между самогоном и Мускатом белым Красного Камня.

      Представляя себе слегка охлаждённую бутылку Муската белого Красного Камня стоящую на белоснежной, кружевной скатерти стола перенесённого из душного салона на открытую веранду окруженную кипарисами и олеандрами, веранду утопающую в пении цикад и лучах вечернего солнца, я возвращался в тайгу.

      «Не выйду сегодня, – думал, тяжело передвигая ноги. – Лучше передохнуть, переночевать в лесу.