Глаза Тайги. Дмитрий Александрович Стрельников-Ананьин

продажные тупицы чиновники, оборотни в погонах, сенаторы «не понимающие» по-русски, «предприниматели» жиреющие на уничтожении родной природы, откуда-то пришедшие отвратительные, тюремные двери из слепого листового железа бьющие в глаза в подьездах, магазинах, нотариальных конторах – везде!

      Когда вино и коньяк заменили мне подъём на рассвете и прогулки по лесу, степи, горам, морскому берегу – с биноклем и полевым дневником, ружъём и удочкой? Когда во мне что-то надломилось? Почему? Ведь звери, птицы, деревья и травы не виноваты в том, что творят выродки из всяких ОПГ, министры взяточники, нечисть порочащая мундиры, сенаторы «не понимающие» по-русски, рублефилы с философией бульдозеров.

      Мне вспомнилась фигура, силует Жень Саныча Нинбурга бегущего с сачком за бабочкой по берегу Белого моря. Ему сорок семь. «Папилио махаон на Соловках!» – свет в его глазах.

      Свет, это хорошо, но ведь Нинбург пил похлеще меня. И Даррел, и Хемингуей, и Высоцкий, и Визбор. Почему?

      Разберёмся. Тайга знает всё. Дай мне свои глаза, Тайга! Мне надо хорошо видеть! Правда, Дерсу? Видишь меня? А я тебя нет! Тот, кто в тайге плохо видит, плохо кончит. Ты знаешь об этом не по наслышке, Дерсу!

      Мне стало грустно. Сама собой вспомнилась песня:

      –Глухой, неведомой тайгою, – затянул я, – сибирской дальней стороной, бежал бродяга с Сахалина, звериной узкою тропой…

      Шумит, бушует непогода,

      Далек, далек бродяги путь.

      Укрой, тайга его глухая,

      Бродяга хочет отдохнуть.

      Там, далеко за тёмным бором,

      Оставил родину свою,

      Оставил мать свою родную,

      Детей, любимую жену.

      Умру, в чужой земле зароют,

      Заплачет маменька моя.

      Жена найдет себе другого,

      А мать сыночка – никогда.

      Что это я загрустил? Недостойно это и вредно. Хоть я родился в предгорной степи, но леса не боюсь. Многие поколения моих предков – сибирские казаки. Тайга у нас в крови. Тайга у меня в крови. Кто на горошине земли может родиться более свободным, более сильным и более смелым, чем потомственный казак?

      В Архиве Академии Наук хранится челобитная моего предка, томского конного казака Василия Ананьина, который около 1616 года просил первого Государя из династии Романовых о жаловании за свою службу в Кузнецкой и Киргизской земле, и за посольство к Алтыну царю. Текст документа записан скорописью XVII века, очень красивой и совершенно непонятной современному русскому человеку. Чтобы её прочесть, пришлось прибегнуть к услугам специалистов.

      Написал Василий так:

      Царю государю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии бьёт челом холоп твой государев из твоей государевы дальные отчины из Сибири Томского города конной казак Васька Ананьин. В прошлом, государь во 124-м году посылали, государь, меня холопа твоего ис Томскога города твои государевы воеводы Гаврило Юдичь Хрипунов да Иван Борисович Секирин на твою царскую службу в Кузнецы