Глаза Тайги. Дмитрий Александрович Стрельников-Ананьин

враждебного, цепного, чёрного, я создал в стройбатской клетке свой остров: Живой уголок в Клубе культуры нашей части. В выделенной комнате построил вольер, выхлопотал покупку птиц, и зажил как Робинзон Крузо среди попугаев, щеглов и чижей. Знал ли я тогда, что мой фрегат, Россия, Отечество плеяды моих работящих, отважных и талантливых Предков, вот вот потерпит крушение, и я действитвительно заживу как Крузо? Нет, не знал, мои мысли занимала исключительно борьба за выживание.

      Эта борьба, помноженная на всебъемлющее чувство глухой изоляции, вырванности из естественной среды, опущенности в среду по определению чуждую, враждебную, истязала меня, ошеломляла, озлобляла, приводила в состояние непроходящего напряжения.

      Может так и надо? Может надо было через это пройти? Чтобы потом, увидев больше, чем видно, подобно Ивану Сергеевичу Тургеневу задать себе вопрос: как не впасть в отчаянье при виде всего того, что твориться у нас дома?

      Как не впасть в отчаянье, выжить и победить?

      Мне пришлось нелегко, но и Ломоносову бывало трудно. Ходил пешком за тридевять земель, а когда возвращался из западных городов, и в каком-то иностранном баре слишком много выпил, его силой забрали в солдаты. Пришлось Михаилу Васильевичу напрягать свои поморские мозги и решать задачу: как организовать побег из чужого войска?

      Мне бежать было нельзя – статья.

      Пример с Ломоносовым не очень подходящий, но есть и другие. Вот, хотя бы Королёв, Сергей Павлович.

      Господина Королёва, русского учёного, его родная страна посадила в тюрьму, в лагерь смерти, а потом «вовремя выпустила», и полетели первые космические корабли и космонавты, а космос навсегда стал русским.

      Королёв – хороший пример. Сергея Павловича страна гноила легально, и меня так же. Он стал крепче, как кремний искрящий, и мне следовало бы закалиться. Пройти через огонь и воду – через печь с кизяком и мутный самогон – не расчитывая на медные трубы, а просто делая своё дело, вырастая из ползунков, и понимая, что суть не в том, чтобы только нравиться Отечеству, но и в том, чтобы служить ему. Не в службу, а в дружбу, как говориться.

      –Служить бы рад, да гнить в стройбатах тошно, – сказал я Тайге, продолжая стоять на месте и посматривая по сторонам.

      А вокруг благодать – ни черта не видать,

      А вокруг красота – не видать ни черта.

      И все кричат: «Ура!», и все бегут вперёд,

      И над этим всем новый день встаёт.

      Где все эти «армейские герои», безмозглые холуи, выскочки, обортни-сержанты разных мастей? Где эта дремучая нелюдь, которая дралась за лычки для самовосхваления – роста в глазах соплеменников в родных аулах, кишлаках, деревнях, хуторах, городах Энсках? И что характерно – все они хотели вернуться на родную улицу сержантами, именно сержантами, а не старшими сержантами или, не дай Бог, старшинами. Почему? Да потому, что три узкие лычки выглядят на погонах красивее, чем одна широкая!

      Когда меня «вовремя выпустили», волею случая пришлось некоторое