Глаза Тайги. Дмитрий Александрович Стрельников-Ананьин

свою безнаказанность и стадную силу, кавказцы напропалую насиловали студенток, наивных русских девочек из городов Энсков, которым никто не обяснил, что если гость с юга приглашает тебя поесть, выпить, закусить, это означает, что расчитаться надо будет небезопасным сексом, возможно не только с ним. Причём поведенческий набор кавказцев христиан ничем не отличался от повадок кавказцев мусульман.

      Вобщем, чтобы поселиться в студенческое общежитие главного университета СССР и приступить к учёбе в самом престижном ВУЗе самой большой страны мира, надо было начинать с мордобоя и неравного противостояния в одиночку (кто же поможет «сумашедшему»?) своре отморозков. Такая страна не могла устоять. То что случилось в 1991, к безмерному сожалению, было неизбежно. Точка невозврата была пройдена в годы бездонного брежневского отупения, в эру коллективных школьных писем с пионерским антиприветом 39-му президенту США Джимми Картеру – редиске объявившему бойкот Олимпийским играм в Москве…

      Я зашёл в болото по грудь. Дно очень мягкое. Слишком мягкое. Стало не по себе. Остановился перевести дух и начал медленно погружаться. С испугу засуетился, рванул сначала вперёд, потом назад, поднял руки вверх – как сдающийся солдат.

      –Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко, – запел вспомнившуюся вдруг песню, – не будь ко мне жестоко, жестоко не будь, – опустил руки, и начал разгребать плавающие передо мной куски торфа. – От чистого истока в прекрасное далёко, в прекрасное далёко я начинаю путь, – со всей силы двинулся вперёд. – Слышу голос из прекрасного далёко, он зовёт меня в чудесные края, слышу голос, голос спрашивает строго – а сегодня что для завтра сделал я?

      «Что я сделал вообще? Что же я наделал?» – пронеслось в мыслях, когда неожиданно провалился в трясину с головой.

      –Врёшь не возмёшь!!! – вынырнув, заорал во всю глотку. – Дырку тебе от бублика, болото! – нащупал грунт под ногами, и выбрался на место помельче.

      –Что наделал… Что сделал? – спрашивал я себя, отчаянно вглядываясь в ту сторону, где, как мне казалось, должна была быть деревня. – Много чего сделал. Даже очень много! – вытер рукой грязь с лица. – Пятьдесят лет не зря прожил.

      «Много, но ведь можно и больше, – подумалось. – Надо двигаться, а то засосёт!»

      Многих уже засосало. Теряя рассудок от обездвиживания и сероводорода, некоторые из них утверждают, что Россия САМА виновата в том, что за последние годы на её окраине выросло целое поколение людей, не считающих себя русскими. Что же это получается: на окраине нет таких как я – пятидесятилетних состоявшихся господ, которые понимают, что русские, это великоросы, малоросы и белоросы? Они то почему молчат? Что они сделали вчера для сегодня? Отходили ремнём свою зарвавшуюся, сопливую молодятину? По сусалам своим молокососам-нигилистам надавали? Кто на окраине отцы и кто их дети? Кто в доме хозяин? Или окраинским пятидесятилетним господам тоже почудилось, что они не русские?

      Не русские? Это всё равно что поляки из Малопольши решат в своём Кракове, что они больше не поляки, а ребята с окраины: моя хата