Сублимация любви. Роман Мамин

– его оскопил то ли дядя, то ли отец Элоизы. Ужасная история!

      Вот никак не возникают у меня образы влюблённых пар… перед глазами только рыцари в ржавых доспехах, что усталой вереницей бредут под раскалённым солнцем спасать Гроб Господень…

      Невеста рыцаря

      920 или 1120 год, да кто помнит-то? Тёмное Средневековье, одним словом!

      По длинным коридорам замка сновали многочисленные слуги. В центре большой залы расставляли дубовые столы и скамьи, под самыми сводами натягивали праздничные шпалеры, полы натирали до блеска, с витражей снимали паутину и копоть, поварята носили огромные корзины со съестным. За всей этой суматохой с серых стен наблюдали надменные лица предков в тяжелых рамах, и только старый пёс у самого очага, безразлично посматривая на всех, чесал то бок, то выю.

      Завтра стены замка наполнятся торжественными звуками – завтра свадьба юной дочери герцога. Её возлюбленный – из знатного рода, красив, статен, ему всего семнадцать. Родители молодых рады скрепить любовь своих детей союзом (и, конечно же, объединить тем самым свои владения и стать пусть немного, но сильнее соседей).

      Вот уже к вечерней трапезе собираются гости, замок наполняется радостью – в ожидании праздника все веселы, говорливы, нахваливают невесту, ее богатое приданое, дорогие подарки жениха и счастливое будущее новобрачных.

      А счастливые молодые, как два голубка, ворковали, совершенно не замечая никого вокруг. Он, преклонив колено, подарил любимой дивную розу. Она зарделась. Он неловко коснулся её руки… и оба покраснели до корней волос. Опустили головы и, хоть не касались друг друга, но так близко были они, что казалось, слились в одном кружении солнечного вихря и уже неслись навстречу своему счастью…

      И вечерняя трапеза была превосходна: одно блюдо сменяло другое, собаки не успевали слизывать остатки пищи с тарелок хозяев, как несли уже новое кушанье, молодое вино лилось рекой, и всех гостей удивляли диковинные заморские фрукты.

      А после под ласкающие звуки флейт были неспешные танцы. Первой парой жених и невеста. Она очаровательна: тонка, хрупка, застенчива, глаза не поднимала, румянец играл на нежной коже, лишь он один предательски выдавал её радость.

      Вдруг, гулко ударяя о каменный пол крючковатым посохом, в грязном рубище, с котомкой за плечами и деревянным распятием на груди, в праздничную залу вошёл босой старик. Лицо его было иссушено ветрами и знойным солнцем, волосы серы, как мартовский талый снег, но чёрная борода да острый взгляд сразу выдавали в нём человека ещё не старого, но много, очень много повидавшего.

      Он вошёл и, стукнув посохом об пол, призвал:

      – Христиане! Время ли вам танцевать и праздновать, когда Гроб Господень находится в руках поганых сарацин?!

      Вмиг всё стихло, гости замерли, словно поражённые громом небесным. Лишь влюбленные шептались в сторонке и украдкой, неловко, едва касались друг друга. О, разве есть что-то важнее их любви! Разве