Сублимация любви. Роман Мамин

стирать капли, но было уже поздно: белоснежный, сияющий камень покрылся отвратительными багряными пятнами. Сулла подорвался, схватил её за волосы и в припадке старческой злобы, истошно крича, принялся избивать. Всё бы стерпела и приняла со смирением, не произнеся и слова, но Сулла кричал, что завтра же продаст её в лупанар или бросит, как когда-то мать, на потребу гладиаторам. Гедония взмолилась. Но её мольбы только подлили масла в огонь – старик рассвирепел еще больше. Он негодовал так, словно именно она была виновницей всех его проблем и, вероятно, несчастий. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы громкий голос стражника не оповестил, что наконец-то долгожданный гость прибыл.

      Сулла бросился встречать его…

      Величественный, надменный, лет тридцати, с пурпурными полосами на белоснежной тоге, поступью бога, степенно через атриум шел он – гость. Рабы низко склоняли головы, боясь даже посмотреть на него, они знали – это один из влиятельнейших помпейцев.

      Сулла бросился навстречу с распростёртыми объятиями, чуть не упал, запутавшись в собственной тоге. А потом долго угодничал и о чём-то заискивающе просил. Даже умолял! Гость был непреклонен, стоял на своём. На приглашение отведать вина ответил резким отказом и уже твёрдым шагом направился обратно через атриум к выходу, как почти у самых дверей, между колонн, пред ним предстала Гедония (она не успела склонить голову).

      Гость остановился, поражённый красотой, вернее сказать, сражённый ею. И было чем! Гедония, освещённая настенными факелами, стояла, подобно богине, сошедшей с превосходных фресок за её спиной: разметавшиеся по плечам волосы и легчайшая туника подкрашивались всполохами огня, и вся девичья красота, озарённая светом, являла собой божественное совершенство.

      Высокая грудь, тонкий стан, стройные ноги, волосы, что золотыми волнами разметались по плечам, и удивительной красоты глаза: тёмные, влажные, нежные. А в них искорки то ли от пламени факелов, то ли её внутреннего, но такого страстного огня! (Грудь под белоснежной туникой от волнения чуть вздымалась.)

      Обескураженный гость медленно обернулся на Суллу с немым вопросом: кто это? И старый лис сразу понял, в чём его спасение. Он бросился вперёд, на ходу выкрикивая:

      – Это Гедония! Моя рабыня! Самая красивая рабыня! Вот… только посмотрите на неё! – Сулла резким движением сорвал с плеча несчастной тунику…

      Девичья грудь упруго дёрнулась и уставилась маленьким розовым соском прямо в лицо гостя. (Он сглотнул.) Гедония вспыхнула, опустила голову, если бы могла – сгорела бы от стыда; тихонько, неспешно ладошкой попыталась прикрыть белоснежную грудь. (Гость пожирал её глазами.) А Сулла не унимался, с проворством городской крысы рванул поясок Гедонии, и туника лёгкими фалдами скользнула по стройной фигурке к её ногам. Теперь она прикрывала уже две груди и ещё больше склонила голову. (Взгляд гостя становился всё тяжелей.) Сулла шлёпнул по её бедрам (звонким эхом отозвался этот шлепок в чреслах гостя) и, резко подняв её подбородок, прокричал