Сублимация любви. Роман Мамин

не боялась, что пёс залает и перебудит всех в доме, вот уже несколько дней он так бесновался на привязи, что она сама вечером отпустила его побегать. И пес еще не вернулся, пропал.

      – Пес, как и хозяйка, убежал из этого ужасного дома – улыбаясь, прошептала Аврелия и, стараясь держаться тёмной стороны улицы, устремилась к центру города, к школе гладиаторов.

      «Быстрей к нему, быстрей! К моему Силадусу…»

      Сегодня Силадус, её Силадус, тот, что вызывает восторженные вопли у почтенной публики и радостные крики и вожделенные вздохи всех женщин Помпей, вновь одержал великолепную победу. О нём говорят: «Suspirum u decus puellaru», – и даже пишут это на стенах, мол, вызывает вздохи и радостные крики девочек.

      – Девочек! Ха! Пусть хоть одна из них приблизится к нему ближе чем на пять шагов! – Аврелия мстительно усмехнулась. – Нет! Он мой, только мой! Мой милый Силадус! Самый красивый, самый сильный и мужественный из всех гладиаторов Помпей! Он мой, только мой!

      Она знала, муж болен, и болезнь давно разъедает его изнутри. По Римскому праву, она могла бы развестись с ним, но, зная мстительный характер мужа, боялась, что он будет преследовать её, подобно лемуру[7], до конца её дней. А потому ждала, пока она станет единственной хозяйкой и дома, и школы гладиаторов. И тогда они будут вместе! Помпейцы не осудят её, слишком все любят гладиатора! Ему жителями Помпей уже несколько раз был дарован рудиус – деревянный меч – в знак освобождения, но он каждый раз отказывался от него! (Почему он отказывался от милости народа, Аврелия лишь догадывалась.)

      Вот она добралась до главных улиц, где даже в такую безлунную ночь царит оживление: пьяные моряки и грузчики слоняются, ища развлечений, а продажные женщины, завывая, подобно волчицам, приглашают страждущих вкусить их любви. Аврелия ещё больше опустила покрывало на глаза и ускорила шаг.

      Переходя улицу, она вдруг заметила, как тень на противоположной стороне, едва мелькнув в темноте, вновь прижалась к стене, замерла и была уже недвижима. Неужели за мной следят? Неужели муж? Аврелия было испугалась, но неожиданно едко усмехнулась:

      – Следит? Он следит?! Я не получаю от него любви, но не ропщу, не поношу его имя, не вывешиваю на воротах знак, позорящий его достоинство! У меня над входом в дом красуется огромный фаллос, как и у тех матрон, что довольны своими мужьями! Так что ему ещё? Он должен понять и меня, и принять моё желание, мою тоску по наслаждениям, как неизбежное, если не в силах дать это сам – таково Римское право! Пусть следит!

      И она с вызовом, даже сдёрнув покрывало с головы, вошла в школу гладиаторов.

      – Пусть знает!

      Сонный охранник, старый Маркус, получив от неё сестерций, провёл к каморке гладиатора, отворил массивный запор и, шамкая беззубым ртом, зашептал:

      – После боя к нему… просились знатные матроны… даже жена… э-э… но тс-с-с… ведь сегодня такой бой был, такой бой, без права помилованья! Двадцать пар гладиаторов! Такой бой! – он приподнял скрюченный палец. – Но я знал, что вы придёте, потому берёг его силы для вас,

7

Лемурами римляне называли души умерших, не нашедших покоя в царстве мёртвых. По ночам лемуры возвращались и пугали людей.