Дельфин. Николай Валерьевич Игнатенко

это какой-то очередной клерк с удивительной судьбой и возможностью притягивать к себе галактики.

      – Нет, Клерка у неё точно нет. Не тот она человек.

      – Определил за три фразы разговора?

      – Я писатель, это моя профессия.

      – Ты потерявший голову романтик, а это снижает точность исследования.

      Август снова начал мерить комнату подошвами:

      – Всё, что я хочу сказать… Знать степень авантюрности мне не важно, это ерунда. Какая разница, какой степени приключение, если эта затея сама по себе, она автоматически выше всех планок рутины. Я хочу сказать…

      Младший брат повернулся к Луке и заговорил тихо, словно бы приоткрывая завесу своих заключений и переживаний.

      – Даже если нам придётся сделать то сумасшествие, которое ты задумал, я – с тобой. Это действительно может отправить нас на самую вершину Олимпа романтики. Но ты знаешь себя, я знаю себя, и мы не знаем её, совершенно. Быть может, это дико звучит из этих уст, но я бы не хотел наломать дров уже с самого начала. Это важно для тебя, потому – вопрос: ты уверен, что это стоит делать именно так?

      Лука не изобразил ни единой эмоции из большой мозаики, вызванной братской речью, и сумбурно клеившейся внутри него:

      – Если не так невероятно, то зачем тогда вообще?

      Музыкант помолчал.

      – Необыкновенные девушки требуют необыкновенных свиданий. Пускай.

      Старший брат поймал себя на мысли, что тот прав.

      – Итак…

      Август потер ладони.

      – Что же она поёт?

      ***

      Через несколько дней, проведённых в снах и размышлениях о будущем невероятного события, выдуманного влюблённым творческим нутром Луки, писатель вместе с братом досматривали последний акт «Фимбулвинтера», знакомого до боли его автору. Спектакль этот был большим экспериментом в творчестве и жизни Луки, и в качестве пробы он решил подослать его в «Равенну» под именем Августа. Когда пьесу приняли, Лука был ни капли не удивлён. Труппа в очередной раз удивляла кропотливой работой с первоисточником, не искажая и не коверкая рукопись, а слегка добавляя в него лоск, адаптируя под немного артхаусный стиль гигантского театра. У автора это вызывало симпатию, которую он относил либо к поднятому настроению в связи с тем, что он снова видел необыкновенную девушку на сцене, либо к готовящемуся чуду невиданной степени авантюризма.

      – И где мы, по-твоему, будем сидеть целый час, чтобы нас не вытолкнули отсюда в шею?

      – В прошлый раз я просто бродил себе по коридорам и ни на кого не напоролся. Здесь не гонят в шею, Август. Нет тут террора. Рассчитано на то, что богатеи сами поспешат вылететь из зала по машинам на ночь глядя.

      – Охранники, тем не менее, есть. Спящие, правда.

      – Чтобы не украли ничего. Чем ты зажиточнее, тем больше желание развлечь себя приключениями.

      – Крадут только зажиточные? Да ты совсем оторван от реальности со своими сценариями.

      – Зажиточные крадут, чтобы развлечься – говорю же.

      – Тебя просто ни разу не ласкали славные руки сторонников правопорядка.

      – Скажем,