Сирота с Манхэттена. Мари-Бернадетт Дюпюи

молодой вдовец ни старался, у него не получалось ухаживать за дочкой так же хорошо, как это делала Катрин. Волосы у Элизабет спутались и поблекли. Единственное платье было все в пятнах, туфли и чулочки – в сероватой пыли.

      – Днем за тобой сможет присматривать жена Батиста, – продолжал он. – Поверь, она очень милая. Будешь понемножку помогать ей по хозяйству, потому что у нее шестимесячный малыш.

      Сидящая на кровати Элизабет кивнула. Своим нежеланием разговаривать она очень огорчала отца.

      – Ее зовут Леа, и она француженка, как и мы, – уточнил Гийом. – Ты рада?

      – Да, папочка.

      Гийом проверил все углы, чтобы ничего не забыть. В комнатушке не было ни проточной воды, ни даже газового освещения. Уборные располагались на улице и были общими для всех жильцов, а потому часто превращались в настоящую клоаку.

      Переночевав одну ночь в семейном пансионе, он наконец разыскал Жака и Колетт, которые обосновались на втором этаже в этом вот здании, в Бронксе. Они вчетвером, с сыновьями, занимали одну просторную комнату, и бывший шахтер уговорил хозяина сдать другую, крошечную, Гийому.

      – Я рад, что мы съезжаем отсюда, – тихо признался он. – Я постоянно о тебе беспокоился. С Леа все будет по-другому. И денег она столько не запросит.

      Он уже застегивал большой кожаный саквояж, когда его вдруг осенило:

      – Лисбет, а где мамин крестильный медальон?

      – У меня его нет со вчерашнего вечера, пап, – ответила девочка.

      – Как это – нет? – вспылил Гийом. – Ты его потеряла? Милая, но это же крестильный медальон твоей мамы, она просила, чтобы я передал его тебе! Предосторожности ради я надел его тебе под нательную рубашку. Кто-то его трогал, скажи? Когда вы с Полем и Леонаром играли на тротуаре, его у тебя отняли?

      Элизабет заплакала, все крепче прижимая к груди куклу. Гийом смягчился. Сшитая Катрин игрушка теперь больше походила на грязный узелок.

      – Ну же, попытайся вспомнить! – попросил он. – Папа повысил на тебя голос, но только потому, что это золотое украшение – единственная памятка, оставшаяся тебе от мамы.

      – Я не знаю, – всхлипнула Элизабет.

      Расстроенный плотник перерыл комнату сверху донизу. Времени на это ушло немного, но и толку – ноль.

      – Хорошо, спросим еще у Колетт. Она могла снять с тебя медальон и забыть надеть снова. Идем! Скоро стемнеет, а нам еще долго добираться.

      Гийом упрекнул себя в том, что проспал часть дня, изнуренный работой и своим горем.

      – Знай, моя принцесса, мое ремесло тяжелое, – пояснил он, словно извиняясь.

      Вспомнились доски строительных лесов в сотнях метров над землей, пропасть под ногами, бескрайнее пространство, постоянный страх, что упадешь и разобьешься… Без Катрин с ее жизнелюбием, любовью и нежностью Гийом ощущал себя в западне, пленником этого огромного города.

      Колетт, похоже, поджидала их в темном коридоре. Стояла, уперев руки в бока, и настроение у нее явно было неважное.

      – Что, мсье Дюкен, с вещичками уходите? – как всегда, нараспев проговорила она.

      – Да,