Сирота с Манхэттена. Мари-Бернадетт Дюпюи

на ветру, были красивого золотистокрасного цвета. У соседних деревьев ветки были голые, за исключением сосенок и декоративных кустарников, сохранивших свою зелень.

      – Где я? – прошептала она, еще окончательно не проснувшись.

      Девочка медленно села. Ноги и руки у нее затекли, она очень замерзла. Неподалеку она увидела большой пруд, в котором отражалось серое небо. И тут нахлынули воспоминания и все ощущения и страхи, с ними связанные.

      – Папа! – крикнула она. – Они сделали больно папе!

      Перед глазами снова возникли люди, пинающие отца ногами, железный прут, крики боли и требование отца: «Элизабет, спасайся! Делай, что я говорю! Вернись к Колетт!»

      Как будто она сама сумела бы разыскать здание, в котором жила Колетт с семьей… Элизабет опустила голову, как это делают провинившиеся дети.

      – Папочка, я не нарочно! Я просто не туда свернула, – проговорила она и, встревоженная, вздохнула.

      Маленькое сердечко девочки билось быстро-быстро: папа наверняка будет искать ее у соседки, а ее там нет! Вид небоскреба в рамке из рыжих дубовых крон подсказал ей идею. Нужно вернуться по своим же следам, и тогда она непременно окажется на нужной улице!

      Элизабет спрыгнула со скамейки и пошла вперед. Чем дальше она углублялась в парк, идя по берегу пруда, тем прекраснее он ей казался. В траве гонялись друг за другом белочки с полосками на шерстке, выделывая настоящие акробатические номера. Она остановилась на них посмотреть, послушать их пронзительный писк.

      Смерть матери и расставание с отцом глубоко травмировали девочку, и она интуитивно старалась об этом не думать. Будучи не по годам развитой, Элизабет словно чувствовала, что предаваться отчаянию в это утро не просто нельзя – опасно.

      – Моя любимая мамочка – на небесах, а папа за мной придет, – твердила она себе.

      Эхо принесло лошадиное ржание, а потом и стук копыт, и Элизабет поспешно нырнула за куст. Мимо крупной рысью проскакал всадник. Удивленная, она проводила его взглядом. Вскоре где-то далеко хрипло рыкнул какой-то зверь. Элизабет испугалась и решила, что ей нужно идти дальше, но только прячась за деревьями.

      Появление мужчины в широкополой черной шляпе заставило ее замереть на месте. Он тоже ее увидел и вскрикнул от удивления.

      – Вот те на! Что ты делаешь в парке совсем одна? – спросил он. – Ты же та малышка, что была со мной на одном пароходе, верно?

      Альфонс Сютра улыбнулся. Элизабет сразу его узнала.

      – Где твой отец? – продолжал допытываться дрессировщик. – Надо же, как рано вы ходите гулять в Сентрал-парк!

      К его южному, с раскатистым «р» выговору она уже успела привыкнуть, поэтому приободрилась и подошла. Дрессировщик отметил про себя следы слез на немытых щеках, грязное платье и спутанные волосы под измятым ситцевым чепцом.

      – Совсем замарашкой стала, – прокомментировал он. – Святые Небеса, что же с тобой стряслось?

      Он думал о смерти ее матери, но вслух об этом говорить поостерегся.

      В глаза ему Элизабет старалась не смотреть, и все же он заметил,