Свет на теневую сторону. Людмила Федоровна Шалина

что мне всё легко дается, …как Пушкину, – и высморкался. Пошёл на кухню ставить чайник.

      Вера накрывала к чаю, руки были неловкие, торопливые. …И увидела глаза Гулова, как тихую воду на море, на дне которого стал доступен взору чистый галечник ясности.

      – У каждого из нас, как противоядие производству, должен сохраниться свой интимный неприкосновенный мир, – заметил ей Гулов.

      – Я не возражаю, хобби у Юры рыбалка. Ведь ты же на работе не халтуришь?

      – Я выношу приговоры. Кого казнить, кого помиловать, потом не от меня зависит! – резко ответил Гулов.

      Вера встала, подошла с тревогой к окну, отдернула штору. Вспомнила, в такой вот темноте гуляли с Юрой осенью. Зашли в какой-то смрадный овраг, его стошнило. Единственная радость – принесли домой лопух с диван размером. «Жена, сошьёшь мне рубашку из лопуха?» – и вздохнула. Ведь придурков всегда больше, – подумала сейчас Вера, – потому что там, в тенетах, они опутаны ещё и другими недоумками. Их, как малых детей, оставлять нельзя даже на год.

      – Красивые у вас обои, – нарушил молчание Гулов. – …А ты не могла бы начать свою жизнь заново?

      – Я и приехала сюда начинать свою жизнь, как ты говоришь, заново. Но у меня и здесь… – осеклась – ничего не получается.

      – Брось, хороший парень. Получится. И вы друг друга любите.

      – Вячеслав будто продолжал созерцать едва заметными буграми на лбу, прикрыл веки.

      Юра пришел с кипящим чайником:

      – Тебе налить? Покрепче? – такую заботу о жене раньше никогда не проявлял. Потоптался у проигрывателя. – Что у нас за музыка такая? – Пошёл на кухню, принес пепельницу и мундштук из янтаря, склеенный в разных местах. Закурил через мундштук и ушёл в другую комнату.

      Этот коротенький мундштук, купленный Верой ему ещё студенту, стал Юре талисманом. Много раз он терялся, забывали в лесу. Возвращались назад. Мундштук как бы перебирался на видное место: «А вот и я! Давно вас жду».

      Но мундштук продолжал исчезать с такой же беспечностью, как и находиться. Тогда Юра завернул его в папиросную бумагу и запрятал подальше в стол. Белые прожилки на мундштуке, становились с каждым годом всё прозрачнее, обнаружив исчезающее время.

      – Скажи, а ты могла бы полюбить заново? – возобновил Гулов.

      – Полюбить Юрку?

      Гулов удивился:

      – Полюбить мужа просто, – сходить разок-другой в негатив.

      Нависло тягостное молчание.

      – …Предположим, я простила тебе твой цинизм. Но когда закладывают в постройке фундамент, …когда не совсем правильно рассчитан нулевой цикл, то есть… То е с т ь ещё возможность открыть в себе второе дыхание, даже третье.

      Юра вернулся, сел на стул, положил обе руки на колени и принялся слушать.

      Всегда бы так! – не рискнув притронуться к его руке с ещё тёплым мундштуком. – Давай лучше заведем пластинку, – предложила Вера. – «…И неси меня вокруг родного солнца».

      – Слепая центростремительность вокруг потухшего светила – ложь, – заметил Гулов.

      Плавание облаков Дебюсси закончилось. Юра опять ушёл..

      – Он