Свет на теневую сторону. Людмила Федоровна Шалина

ворочалась, кутая в одеяло свои мысли. …Возможно ли на первых порах силу притяжения к Вячеславу нейтрализовать центростремительной вокруг Юры, составить некий атом?

      Юра в той комнате объяснял что-то Гулову, разбирая фотокарточки.

      Опять идея с домом? …Но смогут ли икс с игреком решить пока ещё простое уравнение? ……Ах, бедная его та жена, – понимала Вера, – никакие ведь потери не страшны перед ожесточением и духовным одиночеством. Бедная его эта жена. . И Раю люблю, и Ирину. Потому что могу Раю убить неожиданным поступком. Прийти и заявить ей мягко и сочувственно о нашем с Гуловым решении помножить чувства на разум и построить жизнь заново, но так, чтобы не только для себя! Потому что в тепле понимания и сочувствия созревает обширное поле любви.

      …Плач, Рая, душа от слез вверх поднимается, как поле озимых. Как светлеет небо после дождя, а зелёная трава, распрямившись, дружно всходит от обильного тепла и тяги к свету, восходит много раз; так и человеческая самоценность, умирая, опять зацветает около своего дома. Ведь где-то уже есть такие общины. Какому справочнику по «нормативам общего решения» разумные люди следуют?… Кто подскажет? И вдруг увидела, что небо, вздрогнув под занавеской, освободило зажатые складки, начало светать.

      Утром разбудил смех сына:

      – Тише, тише, если бы тебе не идти сейчас в школу, я бы показал…

      Вера вошла в кухню. В руках Миши была бумажная птичка:

      – Смотри, летит! – и она махала крылышками. – Мам, можно я с дядей Славой поеду на рыбалку?

      – Мы тут завтрак хотели сообразить…

      Горел светло газ, варилась чистая картошка…

      – Мама, это дядю Славу армия научила картошку чистить. Когда я в армию пойду, тоже буду картошку чистить.

      – Давай, Михаил Юрьевич, расти. Картошку чистить лучше, чем из ружья стрелять, – и ушёл одеваться в переднюю.

      – А почему здесь моя фотография? – Вера стоит среди бетонных звёзд.

      Вячеслав похлопал себя по карману:

      – Давай сюда! – Уже всё на нём было надето, и он замешкался в передней:

      – Завтра приходите! С Юрой. Придёте? – поправляя шарф.

      Вера прислонилась плечом к плывущей двери:

      – …Сейчас разбужу Юру, вина хорошего купим, испеку пирог. А ты натюрморт здесь попишешь.

      – Надо пейзаж закончить.

      – Рае от меня привет, – спросонок напомнил Юра. – Передай, что я её люблю.

      Вера закрыла за Гуловым дверь. Чистые простыни так и остались лежать нетронутыми.

      Вячеслав спустился по лестнице, вышел на улицу. Внутри бушующей рекой творился гул и грохот, вспарывая толщу льда, встряхивал всю жизнь, начиная от студенческой скамьи, где считали его одним из лучших начинающих хирургов. Затем первые шаги в хирургии, которую, может быть, и не стоило бросать. Теперь я рентгенолог – в сорок пять по вредности профессии буду списан… Дальше куда?!

      Остановился передохнуть и посмотрел на часы, – что со мной? Меня знобит, качает, – запахнул воротник, провел по скулам у чистых глаз и поднял голову. Возникало начало девятого.