Свет на теневую сторону. Людмила Федоровна Шалина

пиши, пропало.

      Добродушный цинизм Малкова коробил Ветлову:

      – Толечка, в тебя хоть влюбись!

      – Мне такого добра не надо. На чужое не зарюсь.

      Разважничался как бочка с пивом. На душе у Веры такая кислятина, что хочется махать кулаками …по воздуху. Потому что по Малкову все равно не попадешь!

      Малков важный, как мэр города, а ему ещё и тридцать не раньше как через три года стукнет. Пиво пьёт без жадности, как одолжение продавщице делает. Сдачу не берёт и их с Юрой угощает.

      Юра легонько подёргал жену за челку и поцеловал в щеку за спиной Малкова.

      – Юра, родненький, – ожила Вера, – я понимаю, что я очень плохая и вредная женщина и надо себя отшлифовывать. Отойдем скорее в сторонку, я тебе вот что скажу, поедем лучше домой, …или в поле пойдем, в лес, зайцев посмотрим.

      – Дрессировать их собираешься?

      – Рисовать. Зачем тогда альбомы брали?

      – Налей-ка ещё, – говорит Малков продавщице. Руку, которая с деньгами тянулась, в сторону отвел.

      – Бери! – говорит Малков Юре и еще кому-то сзади, – Бери!

      Уж не думают ли все вокруг о Малкове, что он известный здесь художник? Поэтому угощает всех пивом? И Вера незаметно кладет Малкову на козырек фуражки жестяную крышечку от пивной бутылки.

      Малков начинает рассуждать о живописи, о заказчиках; а крышка, как маленькая шайба, так и продолжает лежать на козырьке.

      – Гол! – Ветлова добавляет тихо, – …в твои ворота.

      – Че-го!? – так и шагает с шайбой к дому.

      – Толя, нет у тебя защитника…

      – Какого ещё защитника?!

      – Гол! – крышечка, к удивлению Малкова, сползла ему под ноги.

      Юра с Толей в лес так и не пошли, высидели за столом. Вера делала с приятелей наброски.

      На стене в комнате висел натюрморт Малкова: гипсовая Венера задрапированная на груди в газовый шарфик, прикрывала им женские прелести. На заднем плане – овальная палитра художника.

      – О, молоток! Символ искусства! – добродушно заметил Малкову Юра.

      На этажерке стояли пластмассовые ромашки с ярко-зелеными листьями. На тарелке пластмассовый огурец и два банана.

      Огурец похожий на детскую погремушку Юра пытался класть на обеденный стол, делая вид, что откусывает. Малков относил огурец назад.

      – Вера, станцуй! – предложил Юра, разгадав её невесёлый вид.

      – Гляди внимательно на Толика и со мной не общайся, – набросок мне испортишь, а себе дело, – подумав с горечью – «харчовое».

      Деревянный дом Малкова ещё не был оклеен обоями.

      – Оставь живое дерево, – единственное, что посоветовала Ветлова.

      – Будет дуть в щели! – объяснил хозяин своего дома, жены, небольшого огородика перед домом, заваленного снегом. Туда они выплескивали каждый день помои с картофельной шелухой и бросали консервные банки.

      Вера смотрела через новую, пахнувшую смолой веранду, на смерзшиеся желтоватые помои на снегу; на столе была закуска, опять появился пластмассовый огурец, и вспоминала дом в селе Красном с гравюрами