Приземления. Анна-Нина Коваленко

также у меня был повод подумать, глядя на нее:

      «Иногда это счастье – быть толстой».

      Прибежал администратор, сунул мне в руки журнал мод.

      Промелькнули со страниц желтые, красные, черные, куцые наряды напрокат; затравленные взгляды манекенщиц… Через стекло, не до конца задернутое занавеской, вдруг увидела выходящего с вещами из отеля Франческо Романо.

      Пошла к администратору и сказала:

      – А я видела.

      Он же сделал вид, что не понял, и предложил почитать итальянскую газету. Я повторила:

      – А я видела, как мистер Романо выходил из отеля.

      Он ответил:

      – Да-да, он вышел.

      Теперь их милость быстро менялась на гнев, и я просто не представляю, что было бы со мной дальше, если бы еще раз не Божье Провидение: в заднем кармане джинс чудом сохранилась неотнятой скомканная пятидесятитысячелировая бумажка, которая решила судьбу предстоящей ночи.

      Видела бы ты, как просияли ответственные лица при появлении свернутой ввосьмеро, почти истлевшей купюры! Что-то подобное можно было уловить в лице может быть только одной Рафаэлевской Мадонны, коленопреклоненной перед голеньким пухленьким младенцем, бессмысленно вцепившимся в подол ее драпировки.

      … Выслушав длинную торжественную речь о том, какое мне оказано одолжение – девяностатысячелировый номер на восьмом этаже за полцены – отправилась туда спать. Этот номер был так же хорош, как и сто пятьдесят седьмой, но я не ощущала радости, как прежде. Закрыв за собою дверь изнутри, поняла, что устала и что вследствие побоев и таблеток «сахарина» не могу ни на чем сосредоточиться. Я очень испугалась, что такой и останусь: ведь почти все можно преодолеть, если только не потерять разума… Сделала первый миланский набросок – вид из окна.

      Вечером, по телефону вызвали вниз: какой-то щедрый чиновник из консулата (а может быть, сам консул) прислал два билета на метро. По возвращению в номер буфетчик, окликнув, угостил тостом и чаем. Запомнилось его худое лицо; темные, грустные, все понимающие глаза.

      И вот, утром я приехала в Милан, в консулат. Пройдя, как и все, строгий досмотр на наличие, вернее, отсутствие бомбы в портфолио, приблизилась к стеклянному барьеру, откуда на меня смотрел улыбающийся голубоглазый чиновник-джентльмен. Он узнал меня по многочисленным автографам, оставленным на моем лице Франческо.

      – Вы были изнасилованы?…– спросил он с непонятным мне сладострастием, и глаза его, в ожидании ответа, превращались из голубых в желтые. Люди в очереди нетерпеливо подталкивали сзади. Я сухо попросила его выдать мне соответствующий бланк.

      В конце концов, это еще не суд.

      Глядя мимо, официально разочарованно, он так же сухо поблагодарил меня за «внимание к преступным особам» и выразил сожаление по поводу того, что консулат мне ничем помочь не может, так как я пока еще не американская гражданка (а гражданства в США эмигранты ждут пять лет). Тем не менее я могла бы оставить свой «рипорт», то есть рапорт, в интернациональной, вернее, иностранной полиции.

      Дал