Сто оттенков Веры. Талаssа

знаю, у меня нет времени наблюдать за рабочим процессом других секретарей. – Вера

      понимала, что как раз начинает терять своё (и шефа) драгоценное время.

      – Нет-нет, прошу вас, не обращайте на меня внимания! Делайте, что запланировали. Ведь вы

      превосходно планируете и отлично справляетесь с планами. Умеете одновременно печатать документ (составляя его и попутно редактируя), отмечать нужное в ежедневнике, общаться с начальником, записывая его указания, да еще при всём этом наблюдать за кофемашиной и отвечать на телефонные звонки. Своим голосом, своим удивительным голосом. В нём, позволю себе отметить, – и деловитость, и какая-то даже ласка к пусть и незнакомому человеку, который, однажды вас услышав, захочет слышать снова и снова.

      – Вам не кажется, что это уже – перебор? – пока кокетливо спросила Вера. – Мы видимся

      впервые, едва ли кто-то из моих знакомых столь подробно описывал вам стиль моей работы, к чему ведут ваши комплименты – не вижу и пока вообще не понимаю истинной цели вашего визита.

      – Да-да-да, – будто спохватился посетитель. – Вы ведь привыкли, что если кто-то вас хвалит,

      значит, ему… что-то от вас нужно? Начиная от вынужденной ответной похвалы – и заканчивая услугой, которая для вас будет обременительна.

      Вера смутилась.

      В основном, так всё и происходило, и, вероятно, не только у неё одной. Настоящих друзей, которые «просто так» – и восхищаются, и слушают заинтересованно, и радуются успехам, и помогают без лишних просьб – было мало, буквально двое: москвичка Аглая и Копилкин. Фёдор Копилкин, или просто Коп – сорокалетний, чёрно-юмористический, вечно взъерошенный типус, любитель Вериной стряпни и своих – признаться, занятных – монологов, редкого таланта и периодической запойности композитор-минималист. Насочинял Коп тучу музыки, но даже мизерную её часть, кроме вполне нормальной Веры, да двоих-троих получокнутых друзей Копа, мало кто знал и слушал.

      Она вернулась мыслями в офис, быстро «пересчитав» тех, кто хвалил бессребреннически.

      – М-да. Правы. Не стану возражать.

      – Вот! – Жозеф обрадовался. – Еще одна черта сильной личности: уметь признавать

      правду, сколь бы горька она ни была. Признавать спокойно и с достоинством.

      – Слушайте, мсье! – неожиданно для себя выдала Вера. – Ой…

      – Нет-нет, не смущайтесь. Вы опять же совершенно точно, хоть и подсознательно, угадали

      во мне потомка французского дворянского рода. Поразительно! Позвольте, мадам, поцеловать вам руку. – Он быстро разогнул своё, будто свинченное из прямых плоских планок тело, подщёлкнул каблуками (упс!) и протянул руку. Вера от неожиданности – и обращения к ней, и этого вполне естественного, без натяжек, жеста, – послушно положила свою руку на ладонь Жозефа. Он приложился коротко. Губы оказались сухими и прохладными. «Приятно…» – успела подумать она. Он распрямился.

      – А берет-то не сняли, батенька! Кто ж даме руку целует, не снявши головного убора? –

      Оба понимающе