Седьмое небо. Игорь Алексеевич Травкин

но только не подумайте, что я говорю о мистических призраках прошлого или мифах, о лирически-философском настроении, нет, отнюдь, всё, что здесь происходит – вполне реально и осязаемо, всего-то и нужно, что войти в сад в полнолуние, пока ещё не сошёл снег… попробуйте: затаите дыхание, закройте глаза и сосредоточьтесь, затем вдохните полной грудью и прислушайтесь, откройте глаза… видите кресты Пантелеймоновской церкви? а что ещё вы видите?.. что жизнь ваша, хоть вы и не так стары, не удалась? что все, кто ходят рядом намного более счастливы, нежели вы, намного более успешны и знают много больше, чем вы, и умеют гораздо лучше? и что вовсе вы не в Летнем саду, а в русском посёлке, где нет правительства и засученных по локоть рукавов на мозолистых трудовых руках воров, и где царствуют ни Мария-Кизимира и Себастьян, ни холодные каменные музы, боги и богини, европейские императоры и их жёны, а простые русские девушки в расшитых народных платьях стирают бельё в Менажирийном пруду, водят хороводы вокруг беседок, где у двух белых лебедей не подрезаны крылья, и в тени аллей шепчутся влюблённые навек…

      Но, право, быть влюблённым целый век это так скушно…

      …и скушно от того, что этого просто не может быть.

      Но всегда можно испросить совета у мудрого дедушки Крылова, и совет этот всегда будет много ценней всякой любви. Вот он, здесь же, подле молодух, сидит у костра, о чём-то задумавшись, ворчит тихонько что-то себе под нос, покуривает…

      – Товарищ, а вы не на улице Химиков проживаете? дом 67, кажется… – покосилась на мужичка разноцветными глазами со щёлками вертикальных зрачков Кошка.

      – Ох уж мне эти химики! – погрозил мужичёк кулаком в ночь. – Сашка так плиложили, аж жуть! Я был не согласен совешенно! Это же не гуманно, товаищи! Это Неназываемый знает что! И вот к чему мы плишли? До чего тепель докатились?! До «Ленты» и «Ашана», до «Я-Фона 4 Ж» и постов своей собственной Судьбы! Но нет, гажданочка, – повернулся мужичёк к Кошке, – я с улицы Комсомола.

      – А… да-да… точно-точно… Весна 1917… вообще, число «17» – страшное число! – прошипела брезгливо Кошка, дёрнув своим хвостом. – Вспомнить хотя бы семнадцатый шаг Неназываемого!.. – с ужасом округлила она разноцветные глаза.

      – Братоубийство… – выдохнула Шурик и поникла. – 17 стих 4 главы… Продолжение быта после Преступления…

      – Именно! – кивнула Кошка. – И не разверзлись Небеса, и молния не поразила братоубийцу… но это ли не Небесная Кара – оставить осмысливать содеянное, оставить мучиться с сами собой наедине в собственном уме?!. От всего этого мурашки бегут по шкуре!

      – Дуракам всё равно ничего не докажешь, да и сами они вряд ли додумаются до собственной ошибки! – зло буркнул Шурик, зыркнув на мужичка.

      …Но вот тенистые аллеи опустели, стало холодно и сумрачно, и я бреду один вдоль набережной, прислушиваясь к звукам реки, и ужасаюсь покинутости домов на том берегу. Уходят последние посетители, и никого нет. Тёмным силуэтом маячит в ритм моих шагов мрачный