Темнота на крыльях птицы. Борис Кривошеев

И что остается?

      – Что? – спросил я заинтриговано.

      – Ни-че-го, – сказал Федя по слогам. – Совершенно ничего. Если Иуда не слепое орудие сатаны, не жрец сакрального ритуала и не Сам Бог, то он – никто.

      – То есть? – я совсем не ожидал такого вывода.

      Федя явно был доволен моей реакцией, он приосанился еще больше и продолжил тоном профессора пенсионного возраста:

      – Тут возможны два варианта. Первый: Иуда чисто литературный персонаж, возникший в период работы над составлением Евангелий. Это, кстати, на мой взгляд, весьма вероятно. Например, в посланиях Павла об Иуде ни слова, а послания эти – самые старые по времени тексты Нового Завета. Вопрос: неужели Павел не знал об Иуде? Ответ: ужели, не знал! А почему? Потому что его, в смысле Иуды, что? – правильно: не су-ще-ство-ва-ло! Иуду просто-напросто придумали, чтобы было на кого свалить вину за распятие Христа. Заметь, Иуда – единственный еврей среди апостолов. Его сделали козлом отпущения, чтобы римлянам не было стыдно за смерть Бога, о котором проповедует Евангелие. Что, в общем-то, логично: ты бы стал на месте римлян верить в преступника, казненного по закону?

      – Так, хорошо, а второй вариант?

      – Второй вариант заключается в том, что имя Иуда Искариот всего лишь неправильная запись имени самого Христа.

      – Как это? – не поверил я.

      – А очень просто: с прозвищами Христа и апостолов всегда была путаница. Например, то, что города Назарета в те времена не было, я надеюсь, ты и без меня знаешь, однако Христа все почему-то зовут Иисус из Назарета. То же и с Иудой: мол, Искариот значит "из Кариота". Только и такого города тогда тоже не было. И тут начинается интересное: оказывается, во времена Евангелистов в некоторых регионах имя "Иисус Христос" для удобства и конспирации сокращали, например, до "Иескристос", или еще короче – "Искарит". Что тебе слышится в имени "Искарит"?

      Мне слышалось то же, что и любому на моем месте.

      – Ничего себе! – не смог скрыть я удивления.

      – Вот именно! – Федя с достоинством сложил свои листочки в папку и потряс папкой у меня перед носом. – Значит, так. Моя версия: предатель, конечно же, был, но имя его неизвестно – евангелисты сложили его из имен самого Христа и одного из неповинных ни в чем апостолов. Понял?

      И вот тут меня осенило:

      – Подожди, – сказал я задумчиво. – Что значит, не было имени? А почему не предположить…

      – Что? – Федя тоже почувствовал приближение крамольной мысли.

      – Может, – заторопился я, чтобы не упустить честь открытия, – может Христос сам себя предал? А? Не спроста же все это? Допустим, апостолы струсили все поголовно, вот и пришлось Иисусу самому все делать. Смотри: переоделся, сходил к первосвященнику, получил тридцать серебряников, и бегом на гору, ждать, когда за ним придут. А? Мог же?

      Федя молчал с остановившимся взглядом.

      – Эй! – пощелкал я пальцами у него перед носом.

      – Ммм… – часто моргая, промычал Федя. – Охренеть…

      Он