Лабаста. М. Мели

становилось небо, тем крепче трещал мороз, делая усы казаков совсем белыми.

      – Вот ведь я молодец, согласись Петро, – сказал Данила хитро улыбаясь.

      – Тем что поехал на охоту в день, когда все зайцы решили не выходить из заячьих хат?

      Данила засмеялся:

      – Нет, брат. Молодец я потому что велел к вечеру баню затопить, и прав был – вернемся, согреемся.

      – И правда молодец, – согласился Петро. Места лучше, чем баня сейчас не существовало.

      – Пока в бане будем, жена твоя как раз перепелок приготовит, выйдем, а ужин готов.

      – Ужин уже готов, брат, не будут нас с охоты пустым столом встречать. Но сначала в баню, тут иначе никак.

      Согласившись с тем, что ничего важнее и первостепеннее бани нет, казаки готовы были подстегнуть лошадей – до хутора осталось не больше версты – как вдруг собаки залаяли и помчались за неизвестно откуда выпрыгнувшим зайцем.

      Данила и Петро не сговариваясь погнали коней в сторону от дороги – каждый хотел поймать прыгуна, из-за которого они провели весь день на морозе. Но собаки оказались быстрее – одна уже тащила несчастного зайца навстречу хозяину, а две другие кружились неподалеку, словно нашли что-то.

      – Неужто заячья нора? – спросил Данила.

      Они спешились с коней и пошли к собакам. Однако ни норы, ни других зайцев казаки не увидели. Псы упорно что-то копали в снегу, не переставая лаять, призывая хозяина.

      Словно ведро с холодной водой опрокинули на Петро. Даже издали он понял, что нашли собаки и в душе противился тому, чтобы ближе рассмотреть находку.

      Рядом удивленно вздохнул Данила.

      В снегу лежала замерзшая девушка, укрывающая собой маленький комочек, оказавшийся ребенком. Вся ее теплая одежда была намотана на малыша – тот был жив и проснулся от прикосновения ласковой собачей морды, – не заплакал. Значит они тут совсем недолго лежат.

      Дрожа как листок на ветру, Данила вынул дитя из ледяных рук и сунул под кафтан. Тот посмотрел на мужчину без страха, особенно внимательно разглядывая большие черные усы. Словно увидев в них что-то знакомое, ребенок улыбнулся и мгновенно уснул, прижавшись к Даниле как к родному.

      Казаки не могли вымолвить ни слова, на обоих накатили грусть и страх. Как оказались они в месте, где хоть две сотни верст пройди не встретить ни одного казака? Или какие нелюди хотели погубить две слабых души? Петро даже подумал, что не обошлось без чертовщины, но не хотел показаться другу трусом и промолчал.

      Он только сейчас заметил, что девушка была одета не по-кошачьему и даже не по-православному.

      – Из ляхов они, Данила.

      – Понял я уже. Верст пятьдесят от сюда через реку они живут. Но в такой одеже, зимой по снегу, да одна – она бы не дошла.

      – Но дошла, – ответил Петро, наклоняясь к несчастной.

      Чужестранка казалась еще совсем молоденькой, лет 16 не больше, хотя точно сказать было сложно – уж очень была худа. Если бы не это, Петро мог бы даже назвать ее красивой. Хоть сейчас