Выжившим. Евгения Мелемина

и скулы розовую блестящую пудру, которая придавала ей девичьей свежести в молодости, а теперь беспощадно выставляла напоказ все складки и обвислости. Оливия уверенно рисовала губы и особые «кошачьи» глаза с помощью длинных стрелок, которые непременно размазывались к полудню.

      Она все еще жеманилась, надевая платье с открытыми плечами, умела заливаться загадочным тихим смехом и многозначительно наматывать на палец прядь химически белокурых волос, но пользовалась этими умениями все реже и реже, предпочитая все сильнее увязать в придуманных домашних традициях: котлеты по пятницам, уборка по средам, «монополия» по вторникам, рюмочка коньяка по субботам.

      Впрочем, ее все еще считали красивой. Она так гордо вышагивала, так умела повести глазами, что мужчины провожали ее взглядами.

      Оливия умела одеваться, и это тоже держало ее на плаву: ее крошечные всепогодные шарфики, брошки и пуговки – все составляло единый ансамбль, который на миссис Хогарт звучал тихо и удивительно стройно.

      В гостиной Хогартов висел ее портрет, увеличенный во много раз, и редкий гость – например, полицейский, зашедший предупредить о возможности разлива реки, – не обратил бы внимание на этот портрет.

      Кит не мог сказать, что знает о матери хоть что-то определенное. Она была мила, внимательна, ласкова, но совершенно пуста. Что скрывалось за набором милых привычек и распорядком жизни семьи, не знал никто. Оливия напевала утром, стирая пыль с полок, напевала в садике, высаживая маргаритки, любила слушать музыку с пластинок, вишневый пирог и дождливую погоду.

      Она жила одним долгим, бесконечно долгим днем – не было для нее ни будущего, ни прошлого. Пожалуй, ее долгий день начинал клониться к вечеру, но миссис Хогарт любила вечера – это время, когда можно устроиться под пледом с тарелкой вишневого пирога и смотреть любимые шоу до тех пор, пока не потянет в сон.

      Она не верила в то, что стареет, она не помнила даты рождения своих детей, не могла точно сказать, какой колледж заканчивала, не думала о том, что Киту тоже вот-вот нужно будет определиться с местом учебы.

      Она недоумевала, когда портились продукты, не могла поверить в смерть любимого хомяка, и насмешливо фыркала, услышав об открытии Америки Колумбом, – была уверена, что Америка существовала всегда, и сразу с ней, с Оливией Хогарт.

      Ее не интересовали наука и планы на будущее, смешили новости о марсоходах и полетах на Луну, и в бога она тоже не верила, потому что он не сподобился спуститься на землю, постучаться к Хогартам и напроситься в гости на стаканчик бренди.

      Кит был похож на нее внешне – и ему тоже, видимо, грозило ранее старение, потому что еле заметные морщинки на лбу показались еще год назад, и многое перенял и от ее характера. От нее он научился непримиримой конечности суждений, спокойствию и равнодушию к своему окружению.

      Было одно серьезное расхождение, которое все детство продержало его в напряжении. Миссис Хогарт не ставила перед собой ни одной цели, а мистер Хогарт задавался ими по пять раз на дню и требовал, чтобы они реализовались немедленно