Гринтаун. Мишурный город. Рэй Брэдбери

пыль, бесшумно проходящих мимо полок,

      Где выстроились книги по ранжиру,

      Сверкая золотыми корешками, подобно

      Лисьим глазкам, высекая сладострастья искры.

      Среди миллиона мертвых и миллиона все еще

                                   живых

      Не высеченные из кремня искры,

      Не выбитые на надгробиях невесты

      Подпитывают тишину, ступая, словно по покрову

                                   мха,

      И шелестя, как хлопья ржавчины.

      Они идут, не прикасаясь к половицам,

      Все погружая в темноту шнурками выключателей,

      Поочередно похищают свет и следуют за новой

      порцией добычи.

      Ключи на поясе перекликаются, как звонкий

                                   дождик,

      Словно конькобежцы, увиденные в летнем сне.

      Под сенью изумрудных абажуров поблескивают их очки.

      Благоухание гиацинта просачивается за ними

                                   по пятам,

      Опережая их, как вестник юности, затиснутой

                                   в корсет Железной Девы.

      Насыщенный и теплый воздух рассекая,

      Благоуханием ароматов делая его свежее,

      Они скрываются меж книжных полок

                                   на мгновение,

      Чтобы поправить убийственные иглы

                                   для закалывания волос

      И посмотреться в зеркальце;

      И надзиратели, и поднадзорные –

      От Снежной королевы урожай,

      Незрячий взгляд, заснеженные космы.

      Затем они идут к двери, оглядывая напоследок

                                   магазин,

      Где Временем торгуют, заключенным в книги,

      Где провисает кожа динозавра,

      Затем опять спешат прорезать воздух,

      Наружу выйти и по улицам шагать,

      Куда – никто не знает.

      Пальто их наглухо застегнуты,

      Очки их тщательно промыты, они

      оглядываются, вопрошая:

      Есть кто-нибудь?

      В надежде, что однажды вечером зловещий

                                   бас мужской

      Откликнется в конце концов:

      Да, есть.

      И их неокольцованные пальцы подрагивают,

      платья теребя.

      Вот душу и дыхание затаили, и ждут они,

      И дергают шнурок последнего светильника,

      чтоб ночи занавес упал.

      Но в миг затменья они сжимаются,

      Как старые бумажные японские цветы.

      Из подвалов сырых и сухих чердаков

      Дуют ветры, и непахнущие цветы опадают

      повсюду!

      Где прежде дамы хрупкие стояли,

      Теперь по полу барабанят измятые цветки.

      Похотливые книги на полках плотоядно

      разинули пасти,

      И, как траурные цветы, в них посыпались души,

      С шелестом и шуршанием прячутся в них,

                                   обретая покой,

      Каждая в своей эпохе, каждая в своем,

      подобающем месте.

      Вот этой девице