Гринтаун. Мишурный город. Рэй Брэдбери

с внучатами самозабвенно изгоняют

      Время из основы и утка истоптанного гобелена,

      Из жаркой плоти шерстяной,

      Высвобождают Время, отдавая ветру, и смотрят,

      Как сквозь миллиард следов

      Из пыльной тучи проступают

      Зеленые, неотразимой красоты деревья?

      На общем языке способны ли еще общаться

                                   стар и млад?

      Широкий панцирь и уголья огнехода

                                   для самой терпеливой божьей твари,

      Чьи огненные очи наблюдают и шкура тертая

      Почуяла усталость женщины, и вот мальчонка

                                   принял эстафету:

      Там, где одно биение замирает, другое сердце

                                   начинает биться.

      Разделенные утесом запыленной шкуры,

      Пожилые и юные переглянулись,

      Между ними века и мили,

      И, придержав на миг свои стрекала,

      Они друг другу улыбнулись.

      Домой возврата нет?[10]

      Мне говорят: домой возврата нет,

      Ни в коем случае не возвращайтесь,

      А я домой вернулся,

      И подгадал в тот час, когда,

      Скользя по золоченым рельсам,

      Поезд прибыл в сумеречный город.

      Я еду в ореоле бронзы и вижу

      Ржавчины налет на каждом листике,

      На каждой кровле, балюстраде;

      Вагон катился по высокой эстакаде,

      Ход замедляя на пути к перрону,

      А я смотрел на море сумерек,

      Что ненадолго обволакивает мир

      Перед рассветом и закатом.

      Я вышел из вагона и зашагал по желтым доскам,

      Добытым из мифических дворцов.

      А вывеска с названием станции была из золота.

      Деревья, вы только гляньте, носят эполеты!

      Плющ на старой школе, как ослепительное

                                   кружево.

      А из тени кошачий глаз сигналы подает,

      Которые сойдут за звонкую чеканную монету.

      Посыпаны шафраном индейского песка

      Тротуары, по которым я ходил.

      Лужайки превратились в янтарные ковры,

                                   по которым ползали

      Кроваво-красные рабовладельцы муравьи,

                                   от сочных красок ошалев,

      Воображая, что попали в богатейший в мире

                                   арсенал.

      Простые пчелы в воздухе сплетают гобелен.

      Вниз по наклонным балкам минувшего полудня

      И грядущей ночи

      Паук спускается по арфе из медвяной пряжи,

      Которая, коль пробежать по струнам,

      Исторгнуть может вопль чистейшего восторга.

      Все-все залито было светом!

      И самый воздух истекал сиропом вязким от ветра,

      Заставляющего петь монеты, что гроздями

                                   увешивали ветки.

      Под каждым деревом лежали сорванным

                                   джекпотом лавины листьев.

      Просеменила

10

«You Can Go Home Again», Nepenthe, Spring 1969.