Волчий Сват. Евгений Кулькин

из лап которого выцарапал Клюха Марину.

      И Клюха, вновь гонимый неприкаянностью, пошел слоняться по улицам.

      Но еще одно его стало угнетать, если не страшенным, то уже явно заметным образом; из-за постоянного тощачка он так обрезался лицом и спал телом, что уже и самому себе начал казаться тростинкой. Потому как денег, которые ему – всякий раз в унизительной форме – одалживал Перфишка, хватало только на то, чтобы купить хлеба и взять билет на трамвай («зайцем» он ездить перестал после того, как его, – стыду-то сколько! – оштрафовали).

      Нынче же Клюха, накачивая еще с ночи, которую провел в бессонье, себя одержимой решимостью, дал слово раз и навсегда выяснить отношения с Мариной. Он, во-первых, признается ей, что любит; и не обреченно все это сделает, а с достоинством, что смягчит отказ, ежели он будет жестким; коли же – в ответ – последует гнусный хохот, Клюха найдет в себе мужество солидно удалиться и больше никогда в жизни не показываться ей на глаза. Во-вторых, как шутилось ему там, дома: достаточно того, что сказано, «во-первых»; во-вторых, ему конечно же надо было возвращаться в лоно своих родителей, потому как боль, которую причинили отец с матерью, теперь казалась смехотворной. И вообще, поогинаясь по вокзалам и закоулкам, он многое признал за благо, что когда-то казалось ему само собой разумеющимся. Например, тепло. Обыкновенное, которое не замечаешь, когда постоянно находишься в нем.

      Не оставила решимость Клюху и когда он упругим шагом подходил к Маринину дому. Сейчас он поднимется на их этаж, позвонит и, коль выйдет Капитолина Феофановна, скажет, что пришел поговорить с ее дочерью. Если же откроет сама Марина, то он соврет, что сиюминутно уезжает и хотел бы сказать ей несколько слов.

      Но о том, что на пороге может возникнуть сам Охлобыстин, у него и в голове не было. А случилось именно так.

      – О! – вскричал Богдан Демьяныч. – Волчий Сват! Заходи, дорогой! В кон ты как раз заявился!

      Клюха, хотя и переступил порог, все же, как суслик с перебитым позвоночником, чувствовал, что задняя часть находится где-то там, за дверью, и надо усилие, чтобы отпятиться назад, и что обездвиженность уже не даст возможность кинуть себя в полнокровное бегство.

      – Ну давай, смелей! – подторопил его Охлобыстин и, видимо, чтобы не томить любопытством, почему Клюха явился вовремя, или, как тот выразился, в «кон», объяснил: – А мы как раз к твоему отцу ехать собрались. – И уточнил: – Всей семьей.

      У Клюхи упала душа. Вот он и конец! Причем бесславный, даже в чем-то мерзкий. Заявятся они на кордон; там и станет им ясно, что Клюха не на гостевание уехал, а дал тягу из дома, и Марина тут же причислит его к компании Петьки Параши и Копченого, разыгравшей с ней тот самый спектакль со спасением, который был заранее отрепетирован и продуман.

      И Клюха, как муравей, кинутый в огонь, перед тем как быть слизнутым пламенем, обнаружил в себе такую шустрость движений, на этот раз мысленных, что сам удивился скоростью просчитанных вариантов.

      – Вы в район наш собрались, – уточнил он, – или именно на кордон?

      – Да! –