Волчий Сват. Евгений Кулькин

всего, что только мыслимо для человека, Клюха заметил давно. Но одновременно – краем еще непораженного этой пагубой сознания – он понимал: любовь не может быть взаимной и рассчитывать ему на счастье также глупо, как, скажем, считать себя внуком непальского короля.

      Но, к сожалению, этот краешек сознания не мог освоить более обширного пространства и потому оставался той частью, которая пыталась тормозить его безумство, а остальная беззастенчиво занималась варварским расхищением чувств.

      Осложнения же его бытия крылись еще и в том, что Перфишка, найдя работу киномехаником в каком-то мелком захолустном Доме культуры, после каждого возвращения Клюхи якобы с поисков куда бы устрять учиться в лицо выговаривал ему, что пора и честь знать. А то так привыкнет на пожизненное иждивенство.

      И, может, отчасти это влекло Клюху на вокзал, к поезду из Урюпинска. Ему хотелось повстречать кого-нибудь из тех, у кого можно было бы без болезненных угрызений перехватить денег, чтобы небрежно кинуть их к ногам Перфишки и этим закончить с ним отношения. Тем более что Клюха раза два видел того в компании Копченого и мужика, пытавшегося посягнуть на Марину.

      Теряясь в пристрастном к путешествиям сословии: цыганах, что теперь присучились ездить не на лошадях, как во все времена, а на поездах и потому заполняющих все еще необжитые площади вокзалов, включая туалеты; азиатов, которые хоть и числом поменьше, но тоже куда-то явно пытались откочевать; и чумазых, вороватого вида, подростков, которые длили свои бега из дома, стараясь не попадаться на глаза милиции, Клюха чувствовал себя вольготно. К нему ни разу не подошел ни один блюститель, считая, что этот парень не из тех, кто мог дать тягу. Но понималось им и другое. С каждым новым посещением вокзала у него все больше и больше появлялся шанс однажды быть застигнутым вопросом: «А куда ты, молодой человек, едешь?», и тогда может состояться самый большой позор: его с милицией возвратят домой. Можно, конечно, сослаться, что он гостюет у Охлобыстиных. Ведь, наверно, в городе нет такого человека, кто бы не знал Богдана Демьяныча. Но ведь конфуз подстережет его и там: вдруг раскроется, что Клюха прибыл сюда не к родичам, и Марина, узнав, что он врун, конечно же на все времена прервет с ним даже такие трепетно-непрочные, как паутинка, отношения. Отдельной гложки души заслуживало и еще одно обстоятельство: с тех пор, когда Клюха провел у Охлобыстиных блаженный вечер, его ни разу не позвали в дом. Причем не только Марина. Но и Капитолина Феофановна, которую он случайно встретил несущей сумки с базара. Так вот он дотаранил эту ее кладь до самой двери, что вела в их квартиру, и долго проискав ключ в необъятном ридикюле, Маринина мать произнесла:

      – Что бы я без вас делала? Спасибо вам великое.

      И все.

      Он, конечно, понимал, что Марины на тот час в доме не было; вернее, точно знал, что нету, потому как видел ее, когда та с зачехленной скрипкой шла в музыкальную школу, но все равно считал, можно его было хоть как-то поприветить, может, попоить теми самыми чаями, творить которые Охлобыстина-старшая была такая мастерица.

      И