Волчий Сват. Евгений Кулькин

псевдоним. И писатель он действительно не бездарный. Но шалопай. Это про него наш один товарищ Лев Николишин говорит, что он пьет все, что горит, а любит все, что шевелится.

      – А где у вас магазин? – неожиданно спросил Клюха. И, прежде чем Чекомасов успел ответить, опрометью выскочил за дверь.

      Глава пятая

      1

      Тот день, а с того момента, как он канул в вечность, прошло порядочно времени, то и дело возникает в Клюхиной памяти. Потому как были в нем какие-то особо дорогие подробности, запомнить которые труднее, чем их почувствовать, но они-то и открывали картины совместного – хоть и короткого – бытия с этим разбросанно-несобранным человеком, коим явился их взору Арсентий Гонопольский.

      – Каждый человек, – говорил он, – должен за что-то себя уважать, пусть это будет самая малая толика, но она честна и безобманна. Вот я очень неудобен для многих. Почему? Да потому, что всегда говорю то, о чем думаю. И мне безразлично, как ко мне будет относиться тот, кому я в глаза высказал правду. А так – с ума сойдешь, ежели будешь думать, о ком и что, да и где тоже, можно говорить.

      Или еще такая фраза до сих пор преследует Клюху:

      – Научиться быть великодушным невозможно. Вот он, – кивнул Арсентий Спиридоныч на Чекомасова, – вроде бы и широкий в общем-то человек, и не подлый, потому я его и люблю, но у меня в горле ужи со змеями в узлы вяжутся, когда он тому же Луканину ведет на гаремное уединение тех, кого он любит сам. И эту, – он кивнул на Марину, – он готовит все туда же.

      – Ну вот видите, – развел тогда руками Чекомасов, – чуть выпьет Арсеша, и – тормоза на ноль!

      А Гонопольский продолжал:

      – Благодарность не должна быть бременем. Пусть тебе тот же Луканин, в чем я, конечное, оченно сомневаюсь, и что-то сделал доброго. Но нельзя же продавать душу дьяволу.

      И уже адресуясь к ним двоим, к Марине и к нему, он произнес:

      – Любовь – это дерзкая вещь. И чаще всего она граничит с вероломным самообманом. Потому надо вовремя распознать в простой хитрой продуманности жертвенную необузданность, которая и есть искомое душой чувство. Смоделировать любовь нельзя. Равно как не добиться, чтобы она вышла из привычки. Потому поговорка «слюбится-стерпится» насквозь фальшива, хоть и придумана народом.

      И вот что еще бросилось в глаза Клюхе: Гонопольский умел слушать. Когда кто-то говорил, он замирал так, словно засыпал. А на самом деле мог воспроизвести все до единой интонации, не говоря уже о слове, произнесенном в ту пору, когда он вроде бы дремал. Тогда-то и рассказал ему Колька о Протасе Фадеиче Тихолазове.

      – Вишь, фамилия какая – Тихолазов, – произнес Арсентий Спиридоныч. – Тихо – частушечкой да прибауточкой, – а в душу лезет.

      Особенно ему понравились частушки, в которых дед Протас колхозных руководителей кроет:

      Пред – за сердце,

      Бух – за зад.

      Разом охнуть норовят.

      Каждый шепчет: «В кризе я».

      Прибыла ревизия.

      Или:

      Что ни слово: хай и мат.

      Не поймешь, что говорят.

      Вышло ж тем не менее

      Решение