Такая короткая жизнь. Зинаида Ивановна Шедогуб

она.

      Он обнял ее, стал целовать, и девушка позабыла обо всем на свете.

      Расстались они на рассвете.

      – Люба, я люблю тебя, – прощаясь, сказал ей Николай, – но сидеть тут из-за пустячной царапины не стану. Стыдно. Но ты не волнуйся: мы будем вместе. Только жди меня, жди.

      В станице бушевала весна. Ожили лиманы, луга покрылись нежной, как кожа новорожденного, зеленью, набухли на деревьях почки.

      С раннего утра Люба трудилась в саду. Она выгребала прошлогодние листья, вырывала почерневший бурьян и складывала все в кучи, чтобы потом сжечь. Работа двигалась медленно, так как девушка, задумавшись, застывала где-нибудь под деревом.

      Люба больше не видела Николая и ничего не слышала о нем, и теперь она вновь и вновь вспоминала встречу с ним, его поцелуи и клятвы, верила и сомневалась, но если бы все можно было повторить снова, то поступила бы так же.

      Она испуганно вздрогнула от прикосновения холодных материнских рук.

      – Шо с тобой, дочка? – озабоченно спросила Надежда. – Кричу. Кричу. Не чуешь.

      – А что случилось? – удивилась Люба, заметив на матери праздничную юбку.

      – Собирайся быстрей! Всех гукают на митинг. Вон уже бабы идут.

      По улице, гордо неся красивую кудрявую головку, шла Наталья. За ней в старом поношенном платье семенила Елена. Женщин догоняла Полина.

      – Подождите нас, бабоньки! – крикнула Надежда.

      – Мы девочки, – пошутила Наталья. – Мужиков-то у нас нема.

      – Ну, я, пожалуй, побегу, – сказала Надежда дочери. – А ты нас догонишь.

      У школы было многолюдно.

      – И старый, и стара, и Химка крива, – съязвила по поводу собравшихся Наталья. Но сказано было верно: перед школой лузгали семечки нарядные девушки и молодицы, старики в потертых жупанах и шапках-кубанках сидели на бревнах и тихо беседовали о войне, о сыновьях, о том, как жить. В сторонке стояли старухи. Визжали, размазывая сопли, дети. Наконец на крыльце появился выступающий. Он устало взглянул на толпу, зычно откашлялся, и люди угомонились.

      – Товарищи! – крикнул он. – Поздравляю вас с освобождением станицы!

      Голос говорившего неожиданно дрогнул, и на лице показались непрошеные слезы.

      В толпе недружно захлопали. Кто-то из женщин зарыдал.

      Успокоившись, мужчина продолжал:

      – Но враг еще рядом. Школа набита ранеными, а рядом с вами – братская могила. Эти хлопцы легли в землю, спасая вас, вашу станицу, родную Кубань. И сейчас гибнут наши сыновья: фашисты по-прежнему топчут наши поля. Поэтому мы должны трудиться и днем и ночью, чтобы жить.

      Старики согласно кивали, женщины вздыхали.

      К Надежде пробралась жена брата Марфа.

      – Ох, сироты мы, сироты! – бросилась она к ней. – Мужика убили, прокляти души, и до детыны добрались… Мий сыночек тут лежит никуда негожий.

      – Шо с ним? – коротко спросила Надежда.

      – Грудочка прострелена. Умирает хлопец. Просыв, шоб привела попрощаться.

      – Та тише вы! – возмутились в толпе. – Ничего из-за вас не слышно.

      Женщины