Апокриф. Давид из Назарета. Рене Манзор

живот. Шимон перекинул ногу через седло и ступил на землю, после чего подошел к гостю, также успевшему спешиться, и заявил:

      – Я отведу тебя в овчарню, там тебя никто не побеспокоит.

      – Это очень любезно с твоей стороны.

      – Давид позаботится о твоей лошади.

      – Нет! – выкрикнул юноша, не сводя глаз с римлянина.

      – Да, – возразил Шимон.

      – Не стоит, – прервал его Лонгин, поглаживая по гриве своего чистокровного скакуна. – У моей лошадки и у меня есть свои привычки.

      Он повернулся к Давиду и пристально посмотрел на него. Мальчик выдержал его взгляд, ненависть переполняла его. Заметив это, Шимон поспешил вмешаться:

      – Сними поклажу с верблюдов, Давид, и отнеси-ка один бурдюк с водой матери.

      Его подопечный ничего не ответил, он был слишком занят рассматриванием «гостя».

      – Давид! – прикрикнул Шимон.

      Юноша с презрением сплюнул на землю и, развернувшись, пошел заниматься привезенным грузом.

      Зелот тем временем повел приезжего в овчарню.

      – Если ты не сильно проголодался, подожди захода солнца. В это время хозяйка разводит огонь в печи, и имей в виду, она очень строга к опоздавшим.

      – Мне бы не хотелось злоупотреблять твоим гостеприимством, – ответил центурион, не отрывая взора от окон главного строения. В одном из них был виден женский силуэт. – Но… я рад им воспользоваться, – согласился он.

      Когда Шимон отворил дверь, Мария уже готовила ужин в большой комнате.

      – Что-то вы запаздываете, – проговорила она, не оборачиваясь. – Вы решили попоститься?

      – «Ешь, когда голоден, пей, когда испытываешь жажду», – отозвался Шимон, улыбаясь. – Так сказано в трактате Берахот[8].

      – Но у Марии свои правила. Сандалии следует снимать при входе.

      – Слушаюсь, – промямлил зелот, словно послушный ученик.

      Он смотрел на свою невестку с нежностью брата. Всевышний был милостив по отношению к ней. Она настолько красива, что ей не стыдно появляться на людях. Складки ее туники из мягкой ткани выгодно подчеркивали ее фигуру, а золотистый свет от светильников – ее утонченный профиль. Черные непослушные волосы выбивались из-под платка, который едва сдерживал их в стремлении высвободиться.

      Вскоре вошел и Давид с бурдюком воды в руках. По всему было видно, что он раздосадован и пытается это скрыть.

      – А разве римлянин будет ужинать с нами? – спросил он.

      – Что-что? – не поняла Мария.

      – Это бывший центурион, – объяснил Шимон. – Он направляется в Дамаск, и я предложил ему…

      – Ты совсем сошел с ума?

      – Правильно, мама, – буркнул парень.

      Зелот присел за стол и стал ковыряться в блюде с кузнечиками в соленой корочке, на котором лежал и ячменный хлеб.

      – Он что, видел Давида? – взволнованно спросила женщина.

      – Да, видел, сестричка. Но он – человек, принявший истинную веру.

      – Язычники не могут принять истинную

8

Трактат Талмуда.