И пришёл великан. Часть 2. Мария Костылева

у этих, наверное, тоже полно дел. Тебе же сказали, раз в круг конкурс проводят, не каждый же день… Интересно, а судей они выбирают из соображений, у кого лицо одухотворённее?

      Ронха пригляделась к судьям и тихонько фыркнула.

      На резной скамейке сидели двое: полная, улыбающаяся женщина, чьи глаза были устремлены в небо, и молодой человек – русый, вихрастый, с вытянутым лицом и до того отрешённым взглядом, что его можно было принять за слепого.

      Потом Ронхе пришлось зажать рот рукой, чтобы не засмеяться, потому что к скамейке маленькими приставными шагами шла кудрявая беловолосая старушка, явно не от мира сего. Лицо её светилось так, словно бы на каждом шагу ей открывался лик какой-нибудь из Богинь, а может, и всех трёх.

      – Ну тебя, – Ронха постаралась сделать более серьёзную мину. – Искусство, между прочим, возвышает.

      Это было папино выражение, и откуда оно всплыло в голове, Ронха не знала, но всплыло очень кстати – во всяком случае, Тальвин на это только скептически хмыкнул и замолчал на целых пять минут.

      А потом начался концерт, и все попытки заткнуть князя неизменно проваливались. Первый же исполнитель, парень с гармошкой, вызвал у Тальвина неподдельное сочувствие.

      – Смотри, он как будто кузнечные мехи выдувает. Он же как помидор, и по цвету, и по форме… Ох, нет. Всё же было так хорошо, зачем надо было начинать петь?

      – Тихо вы! – шикнула на них Нарай.

      Ронха, сдавленно хрюкавшая в ладони, только головой мотнула. Тальвин же развёл руками: дескать, я-то тут причём?

      Дальше было хуже. Тальвин ни одного исполнителя без комментария не оставил. Может, пели-то они и хорошо, но Ронха куда больше была занята тем, чтобы не расхохотаться во весь голос, чем прослушиванием. На конкурс приходили самые разные люди: девушки в ярких платьях, пожилые мужчины, женщины под сорок, которые одевались и вели себя так, будто им семнадцать, и многие, многие другие. Песни тоже были разные: и весёлые, и прочувствованные, и занудные, и те, что Тальвин очень точно называл «криками души», потому что их именно кричали, а не пели, да так, что хоть уши затыкай. Последних тёмная малодровская публика иной раз провожала свистом, но в целом, зрители вели себя вполне прилично, и зрелищем наслаждались вовсю. Пели что-то незнакомое и не очень складное, отчего Ронха заключила, что тексты и музыка, скорее всего, собственного сочинения. По всему выходило, что концерт устраивался не столько ради соревнования, сколько ради возможности жителям Малых Дров как-то самовыразиться. Мало кто из зрителей не побывал на сцене – видать, все они так или иначе готовились к празднику.

      Ах, до чего же это был весёлый и тёплый вечер! Кажется, только Нарай по-прежнему пыталась отыскать в посёлке жемчужины талантов; даже те, кто выступал, становились серьёзными только на то время, что находились на сцене, а потом начинали подшучивать над собой же. Впрочем, были ещё женщины, мнившие себя великими артистками, но таких нашлось единицы.

      К середине