Любовный лабиринт Тонки. Анатолий Анатольевич Воробьев

мы этого не хотели. Но этот вечер особый. Ощущение, что вот-вот что-то произойдёт …или случится …пускай лучше произойдёт!

      Ветер едва колышет ветви деревьев и гонит темноту по длинным аллеям парка.

      Они идут, слушая, как шумит Ратничеле, не прекращающая своего бега даже в этой темноте, сглаживающая острые выступы и находящая новые.

      А среди густых, раскинувших мягкие лапы, елей стоит Чюрлёнис и, сложив руки, внимательно наблюдает за ними, за всеми…

      Не наблюдает. Смотрит.

      И снова из угла окна-глаза вырывается нестерпимо яркий луч…

      Прошлое? – Но прошлого нет.

      Есть только память, от которой снятся сны. Сны в снах.

      – Тонка, – шепчет Милка, – мне нужно позвонить домой, в Минск. Пойдём. Я думаю, это будет недолго.

      Они входят на мост – он выгнулся от времени и, как радуга, повис над водой. Они останавливаются посредине и целуются. Тонка чувствует спиной перила моста, а за ними – пустоту!

      Когда мимо проходят отдыхающие, Милка прячет лицо у него на груди, а он шепчет ей в волосы: « Ми-и-лка»…

      Потом она звонит домой, и он видит её искажённый стеклом профиль, до него долетают обрывки фраз.

      Она выходит и говорит ему уже на ходу :

      – Через два дня мы с мамой уже будем дома, в Минске…

      – Остаётся всего два дня…

      – Я звонила папе – он нас очень ждёт!..

      – Курортный роман заканчивается …А если я приеду?

      – Приезжай, Тонка …Когда бы ты не приехал, я всегда буду тебе рада!

      Из-за деревьев выползает большая круглая жёлтая луна.

      – Полнолуние …Сегодня же полнолуние! Тонка! – Милка хватается за него в страхе. – Вампиры и оборотни кругом. Мне страшно!

      – Постой! – он освобождается из её объятий и нагинается, что-то ища в траве.

      – Ты что?!

      – Вот! – на его ладони горит светлячок-червячок. – С ним они нам не страшны! Он нас обережёт.

      – До свиданья, Тонка, до завтра, – она закрывает свои губы ладонью, а он целует её ладонь.

      Потом она сама находит его губы, не давая ему сказать ни слова.

      – Ты не оборачивайся, когда пойдёшь. Хорошо? – просит она его на прощание.

      – Хорошо.

      – Я хочу тебе присниться, – говорит она шёпотом.

      Но он не слышит.

      …И всё же он оборачивается.

      8

      – Антоша, вставай! Вставай, мой сладенький! – теребит за плечо его бабушка.

      – Ну, ба!..ну, ещё чуть-чуть, – он переворачивается на другой бок и пытается спрятаться от неё в одеяле.

      – Встава-ай!

      Он открывает глаза – над ним склонился отец! Сон тает, и вот она – палатка, кемпинг, Друскин!.. Милка!

      У него ведь есть Милка!!!

      – Сходи за молоком и хлебом, – говорит ему отец.

      – Сейчас, пася, уже иду, – садится он на раскладушке и трёт глаза.

      До ближайшего киоска метров сто – сто пятьдесят. Это сарай из грубо сколоченных досок, наспех покрытых суриком, во многих