Путеводная звезда. Тата Орлова

Лиза была уже там.

      – Как она? – чуть хрипло спросила я, подходя к колыбельке.

      – Не уберегли мы ее, – мама Лиза посмотрела так, словно была виновата в этой беде.

      Сказать ей об этом не дала вернувшаяся Катерина. В руках она держала кувшин, чашку и бутылочку с уксусом:

      – Вот, – расставляя все на столике рядом с колыбелькой, произнесла кормилица. Меня вроде и заметила, но так, будто я и не покидала детской.

      – Пока доктор не пришел. – Мама Лиза оттеснила ее, налила в чашку воды, добавила немного уксуса, попробовала, макнув в раствор палец. – Дай мягкую салфетку, – кивнула она Катерине на комод.

      – Я подам, – первой отреагировала я. Не могла видеть, как тяжело дышит моя малышка, как пылают жаром ее щечки.

      – Девочка горячая, – когда я принесла салфетку, начала объяснять мне мама Лиза, – значит, обтирать можно. Если у ребеночка ручки-ножки холодные при температуре…

      – Может, я здесь уже и не нужен, – входя в детскую, добродушно проворчал мужчина.

      Невысокий, неказистый, но силы, говорили, немеряной. А руки при этом у него были мягкие, нежные.

      – Василий Иванович, – бросилась я навстречу доктору. Знала его хорошо – здоровьем рода Орловых он занимался уже не первый год. – Алена…

      – Вижу, голубушка, вижу, – басовито протянул он. – Лизавета, пошли-ка кого за водой, руки обмыть.

      – Анна! – тут же прикрикнула на замешкавшуюся Аннушку мама Лиза. – А разве я не права, Василий Иванович? – уперла она руки в бока.

      – Права, Лизавета, права, – хмыкнул он в усы, – но это пока меня не было, – добавил доктор, направляясь к колыбельке. Постоял, склонившись – мы все затихли, едва ли дыша. Достал из поставленного на пол саквояжа трубочку для прослушивания, положил ее на столик, на чистую салфетку. Потом вдруг резко обернулся: – А вы что же, голубушка, не подготовились? – строго взглянул он на меня. – Поведали мне, как вас градом побило.

      – Василий Иванович, – жалобно посмотрела я на него. – Аленка…

      – Принесла! – влетела в детскую Аннушка, спасая от дальнейшего разговора обо мне. Поставила на подставку таз, поправила полотенце на плече, протянула чашечку с мылом: – Давайте полью, Василий Иванович.

      – Ну, полей, полей, красавица, – отходя от колыбельки, буркнул доктор. Закатал рукава, подставил ладони под струю воды. Взял мыло, размылил.

      Все это так медленно, неспешно.

      – Вот что, голубушка, – закончив тщательно вытирать руки, вновь заговорил он, – детям свойственно болеть, как бы мамочки не хотели видеть их здоровыми.

      – Но она же совсем кроха! – охнула я, не принимая его слова.

      – Да, – вздохнул он, – это вы верно заметили. – Нахмурился. Потом, пока возвращался к столику, потер ладонь об ладонь, к одной приложил трубочку, согревая, и только после этого вновь наклонился над колыбелью. – А про ложечку серебряную забыла? – оглянулся к маме Лизе.

      Мне показалось, что не потому, что та была ему нужна, а лишь отвлечь нас. Уж больно настороженно мы с ней следили за каждым его движением.

      Слушал он неторопливо. Убирал