Дочка. Господин Светёлкин. Повести. Михаил Достоевский

существа, так сказать, созданного тобою, и которое ты бы любил всем сердцем; ты любишь много одного только себя, да людей немножко, и то за тем только, чтоб они не мешали предаваться тебе себялюбию. Что мне твои женихи? Мне нужен такой жених для моей Лизы, который бы и меня любил немножко, не отнимал бы у меня моего сокровища, чтоб она и замужем – уж коль нужно, чтоб она была замужем – на моих глазах жила: вот какого зятя дай мне.

      Так как подобного зятя в эту минуту не оказывалось ни в уме, ни в кармане у Фаддея Фаддеича, то он и не отвечал ничего, а молча притрухивал за Савелием Фомичом, порываясь по временам перебить его или сделать какое-нибудь замечание, сейчас пришедшее ему в голову, и только открывал он рот с этою целью, как какое-то внутреннее чувство сдерживало язык его, и вместо резонного ответа Савелию Фомичу он только всякий раз про себя говорил: «Нет, это не так».

      – Вот на что я решился, Фаддей Фаддеич. С законом природы не сладишь. Молодость должна взять свое; любви родительской для неё мало. Да и Лиза должна быть вполне счастлива, Фаддей Фаддеич, будь это хоть вопреки моему собственному счастью; что делать? С другой стороны, и мне простительно стараться так устроить её счастье, чтоб хоть поглядеть-то досталось мне из уголка на него, на счастье-то её, понимаешь? Вот что я придумал, Фаддей Фаддеич. Есть у меня на примете один добрый мальчик, теперь уж и целый мужчина. Годов восемь будет, как я потерял его из вида. С отцом его покойным были мы однокашники, школьные друзья. Как умирал, так и сына мне поручил. На глазах у меня вырос, Фаддей Фаддеич, такой добрый мальчик, в гимназии здесь воспитывался, товарищ нашему вертопраху, а уж какие они друзья были с Лизою, Фаддей Фаддеич, – а, чай, тогда еще в нее влюблен был. Бывало, придет в субботу и сейчас мне все расскажет, как учился, какие уроки ему задавали… Любил он меня, нечего сказать, Фаддей Фаддеич, все хотел в университет поступить и к экзамену приготовлялся. Из гимназии-то он уж вышел. Аккуратный был мальчик, все у него записано тетрадки всегда такие чистенькие, книжки цветной бумажкой обернуты. А как клеить умел из картона, так просто чудо! У Лизы и теперь еще хранится его работа. И стихи писал, и стишки были, право, гладенькие, звучные такие – мысль была, Фаддей Фаддеич.

      – О стихах-то, Савелий Фомич, ты бы уж лучше промолчал вовсе.

      Савелий Фомич улыбнулся и продолжал:

      – Стал он и экзамен держать, да вдруг приди ему письмо от бабушки из Подмосковья. Приезжай, пишет, да и только. А он её единственный наследник. Немного, правда, и наследства-то – всего душ пятьдесят, что ли, – ну, да все лучше, чем ничего. Я стал было его отговаривать. Отпиши, говорю, бабушке, что так и так, карьеру себе составить должен, наукам учиться будешь. Куда! – малый и слушать не хочет. Я, говорит, займусь агрономией, то-то и то-то сделаю… Насказал мне таких вещей, что я и половины не понял. Вдруг переменился, как будто что его перевернуло. Восприимчивая такая натура была! Ну, Бог с тобой, говорю, поезжай, занимайся агрономией. Вот он,