Театр в театре. Зарубежные авангардные пьесы 1940–1970-х годов. Альбер Камю

это всё неправда. (Пауза.) Смешно? Почему ты не смеёшься? Почему никто не смеётся? (С гневом.) Хочу, чтобы все смеялись! Ты, Лепид, и все остальные. Встаньте и смейтесь! (Бьёт кулаком по столу.) Слышите, я хочу, чтобы вы смеялись!

      Патриции поднимаются. В течение этой сцены все, кроме Калигулы и Цезонии, напоминают марионеток.

      К а л и г у л а (откидывается на своём ложе и заразительно смеётся). Цезония, ты только взгляни на них! Ну можно ли дальше? Честь, достоинство, как там ещё, мудрость нации – всё исчезло от страха. Да, Цезония, страх – прекраснейшее чувство, редкое, чистое, бескорыстное, благородное. (Закрывает лицо рукой и пьёт. Дружелюбно.) Поговорим о чём-нибудь другом. Кассий, почему ты сегодня такой молчаливый?

      К а с с и й. Кай, я готов говорить всё, что прикажешь.

      К а л и г у л а. В таком случае, помолчи. Мне хочется выслушать нашего друга Муция.

      М у ц и й (неохотно). Как тебе угодно, Кай.

      К а л и г у л а. Ну что ж… Расскажи нам о своей жене. Но прежде пусть она сядет рядом со мной. (Жена Муция подходит к Калигуле и садится.) Слушаем тебя, Муций.

      М у ц и й (растерянно). Я… я люблю свою жену.

      Все смеются.

      К а л и г у л а. Конечно, мой друг, конечно. Но это слишком банально. (Он рассеянно целует жену Муция в левое плечо. Всё более и более непринуждённо.) Когда я вошёл, вы, кажется, устраивали заговор?

      С т а р ы й п а т р и ц и й. Кай, неужели ты думаешь…

      К а л и г у л а. Ах, милашка, хорошо, что и старость проходит. (Патрициям.) Но ведь вы совершенно не способны на мужественные поступки. Кстати, я вспомнил, что мне необходимо уладить одно государственное дело. Но прежде – уступим тем настоятельным желаниям, которые диктует нам природа.

      Он поднимается и уводит жену Муция в соседнюю комнату.

Сцена 6

      Муций пытается встать.

      Ц е з о н и я (любезно). Муций, налей мне, пожалуйста, этого прелестного вина!

      Муций молча и покорно наливает вино. Минута замешательства. Дальнейший диалог несколько наигран.

      Ц е з о н и я. Кассий, не расскажешь ли теперь, из-за чего вы подрались?

      К а с с и й (холодно). Всё началось, уважаемая Цезония, с нашего спора: может ли поэзия быть жестокой?

      Ц е з о н и я. Как интересно! Впрочем, моим женским умом этого не понять. Но я в восторге от того, что любовь к искусству способна довести вас до драки.

      К а с с и й (та же игра). Разумеется. Сам Калигула говорил мне как-то, что всякой глубокой страсти сопутствует жестокость.

      Г е л и к о н. А любви – насилие.

      Ц е з о н и я (жуёт). В этом суждении что-то есть. Как вы считаете?

      С т а р ы й п а т р и ц и й. Калигула – первоклассный психолог.

      1 – й п а т р и ц и й. Сказано воистину с красноречием мужества.

      2 – й п а т р и ц и й. Зря он не записывает свои мысли – им цены нет!

      К а с с и й. К тому же, это его развлечёт.

      Ц е з о н и я (по-прежнему жуёт). Если желаете знать, в настоящее время он пишет об этом трактат.

Сцена 7

      Входят Калигула и жена Муция.

      К а л и г у л а. Муций, возвращаю тебе жену.