Пустоши. Павел Чибряков

никто не говорил, что девочек обижать нельзя?», – спросил он спокойно.

      Славка дёрнул плечами:

      «Но я же её не бью».

      «Попробовал бы только!», – возмущённо фыркнула Катя.

      «Но обидеть можно и другим, – продолжал Виктор, пытаясь быть спокойно убедительным. – Задирая ей платье, ты унижаешь и оскорбляешь её».

      Славка снова пожал плечами:

      «А что такого? Подумаешь!».

      «Ну, если в этом нет ничего „такого“, зачем ты это делаешь?».

      Славка расплылся в довольной улыбке, но ничего не ответил.

      Не дождавшись вместе с Виктором Славкиного ответа, Катя обречённо махнула рукой и повернулась к Михаилу Захаровичу:

      «Я что пришла – там в наш ларёк завезли сахар, и мама спрашивает, вам взять, и сколько? Если надо – она возьмёт, и вечером занесёт вам».

      Михаил Захарович кивнул головой и полез в старый сервант, оставшийся от прежних хозяев.

      «Я тебе сейчас дам денег, пусть мама купит мне пять килограмм. Но сама пусть не тащит. Мы заглянем к вам вечером и… – он заговорщицки кивнул на Виктора, – и пусть он тащит».

      Катя, зажав деньги в кулачке, согласно кивнула и выбежала из дома. Славка суетливо поспешил за ней. Со двора донёсся Катин возмущённый голосок:

      «Не ходи за мной, кому сказала?! Отстань! Не люблю тебя больше!».

      Выглянув в окно, Виктор увидел, что Катя быстро вышагивает по улице, держа голову подчёркнуто прямо, гордо. Славка понуро плёлся за ней на некотором расстоянии. Михаил Захарович тоже подошёл к окну, посмотрел вслед удаляющимся детям, и печально покачал головой.

      «Безнадёжно?», – спросил Виктор, как спрашивают об очевидном.

      «Совершенно, – ответил Михаил Захарович, не отрывая взгляд от дороги. – Шесть лет, ни читать, ни писать не умеет, и никакого стремления учиться не наблюдается. И мать и отец у него алкоголики, так что никого он не заботит. Нина – Катюшина мать – подкармливает его, и иногда даже моет его в своей бане. Да и Катюшка, нет-нет, да присмотрит за ним, чтобы он чего не выкинул. Она вообще на удивление заботливая девочка, но с этим обормотом… ну, ты сам видел». – Виктор, промолчав, только понятливо кивнул.

      Вечером они пошли, чтобы забрать сахар. Идти надо было совсем недалеко, но и пройденных ими дворов хватило, чтобы у Виктора сложилось довольно муторное впечатление о деревенской атмосфере. Большая часть дворов заросла высокой травой, из которой торчали всякие ржавые железяки с непознаваемым прошлым, но выразительно обозначающие настоящее. В этой траве были протоптаны узкие тропинки, ведущие от покосившихся калиток к так же покосившимся входным дверям. За давно немытыми стёклами сгущалась атмосфера такой утлой жизни, что Виктора даже слегка передёрнуло, когда он представил, как в ней живётся.

      После этого дом Нины показался просто образцово-показательным. До блеска вымытые окна в обрамлении недавно выкрашенных ставен, чистый двор, поросший мелкой травкой, на которую так и хотелось завалиться, и всё, на что падал взгляд, несло печать чистоты