Хоккенхаймская ведьма. Борис Конофальский

к усечению языка.

      – О Господи, да за что же,– завыла толстуха, – это они меня подбили на клевету.

      – За навет и клевету.– Закончил брат Иона.

      – Я не виновата, Господи, ну вы хотя бы денег у мужа не берите. Он убьёт меня.

      – Не убьёт,– заверил толстуху отец Николас,– то грех, а вот поучить тебя, пускай поучит, чтобы урок был.

      – Да и так уже будет, – рыдал женщина.– Не берите денег с него.

      – Ему и самому урок будет, как в блуд ходить,– добавил отец Иоганн.

      Бабы рыдали, их пришлось тычками затыкать, чтобы не мешали читать приговор отцу Ионе. Только злобная Магда Липке молчала, таращилась на судей да горела внутри огнём злобы.

      – Трибунал приговаривает, – продолжал толстый прелат-комиссар тихим голосом, – Вольфганга Веберкляйна, писаря городского магистрата к десяти талерам земли Ребенрее штрафа в пользу Трибунала Святой инквизиции. За корысть. И пусть два талера, что взял за подлое дело, тоже принесёт.

      Юноша встал и низко кланялся несколько раз судьям.

      Волков думал, что уже закончили, но к его удивлению отец Иона продолжил чтение приговора:

      – Святая Инквизиция также постановила, Гертруду Вайс, вдову… Её что-то нету здесь, – удивлялся монах,– ну да ладно, бить её у столба кнутом пять раз и взять с неё два талера земли Ребенрее штрафа в пользу Трибунала. А также пусть она день стоит у столба, чтобы все видели её.

      Брюнхвалд озадаченно уставился на Волкова, но тот сам об этом слышал впервые. Он и сам был удивлён.

      – Деньги все пусть выплати городской магистрат из казны, а город пусть потом все деньги взыщет с виновных.

      Люди из магистрата и сам бургомистр рады такому раскладу не были, стояли с кислыми лицами. Да разве тут поспоришь?

      – Святым отцам города Альк, ночью быть при осуждённых, исповедовать их и дать им причастие. На том всё. Трибунал свою работу закончил. Кавалер, добрый человек, проследите, чтобы приговор зачитали на рыночной площади и у главной кирхи города.

      Да, простит нас Господь.

      Люди стали расходиться, женщины завыли снова. И с новой силой. Их потащили в тюрьму. Приговор Волков забрал у писаря и передал Брюнхвальду, а сам поспешил поймать бургомистра, и поймав его сказал:

      – Господин бургомистр, деньги мне принесите сегодня, мне нужно будет с трактирщиком рассчитаться.

      Господин Гюнтериг кивнул невесело.

      – И те десять монет, что обещали мне за содействие вашему писарю. Не забудьте.

      Гюнтериг опять кивнул.

      – И не забудьте, что к рассвету эшафот на площади должен быть готов. И чтобы лавки для святых отцов были.

      На этот раз Гюнтериг даже не кивнул, только смотрел на Волкова, поджав губы.

      – И не смотрите на меня так, вон на баб своих так смотрите,– зло говорил кавалер,– если бы не они, нас тут не было бы.

      Господин бургомистр и на этот раз промолчал.

      Он ещё не доехал до постоялого двора, как его догнал Брюнхвальд и заговорил сразу.

      – Отчего попы вдову решили наказать?

      Волков