Портрет прекрасной наездницы. Игорь Иванович Бахтин

сада в беседке шумную кампанию, и направился туда. Когда он приблизился, кто-то из компании удивлённо вскрикнул:

      – Пацаны, глядите, кто пришёл! Это же Вадька Панченко собственной персоной! Чувак, я тебя года два, наверное, не видел, ты, где чалился?

      Цепким взглядом оглядев компанию, Вадим буркнул: «Всё путём», сел на скамью, со скучающим выражением лица пожал протянутые к нему руки, закурил.

      – Слышь, Серый, есть что-нибудь? – спросил он тихо у парня, который узнал его.

      – Обижаешь! Для тебя всё найдём, братан, и водяру и пиво, и папироску сотворим. Ростов-папа! У нас здесь есть всё.

      – Начнём с «папироски». После и пивка можно глотнуть, – покровительственно хлопнул парня по плечу Вадим.

      Уходил он от компании уже в хорошем настроении, ноги его сами несли его к школе.

      У двери школы накачанный парень, увидев Вадима, удивлённо вскрикнул:

      – Вадька Панченко? Каким ветром? Потянуло в родные пенаты? Заходи, братан. Наш класс сегодня выпускается в большую жизнь.

      Вадим рассмеялся:

      – Ероха! Помнишь, как я тебе в четвёртом классе ухо надрал и «Тетрис» отнял, ты с ним постоянно ходил, в кнопки тыкал.

      – Ерошкин, Ерошкин, правильно, – ответил парень, – только теперь-то ты у меня ничего отнять не сможешь, у меня пояс по карате.

      – Против лома нет приёма, – усмехнулся Вадим.

      – Если нет второго лома,― рассмеялся Ерошкин и дёрнул Вадима за руку:

      – Идём подрыгаемся.

      – Погоди, Ероха. Давай покурим, после пойдём.

      – Годится.

      Они отошли в сторону и закурили. Вадим с простецкой улыбкой, почесав затылок, сказал:

      – Круто живёте. В натуре, завидно даже. У всех жизнь сложилась кроме меня фраера. Надо было и мне лоху, остаться с вами доучиться, может и мне бы фарт припёр – человеком стал бы. Все дотянули-то выпуска?

      – Все, ― ответил Ерошкин,― кто трудом, кто умом, кто рублём.

      – А эта, как её… Каретникова, я с ней за одной партой, помню, сидел, с вами доучивалась?

      – Танюха-то? – расхохотался парень. – Чё огородами ходишь-то? Думаешь, я забыл, как ты вазу-то об столб шмякнул?

      – Что было, то было, да времени сколько пошло…

      – Звезда! Её уже в Питерскую консерваторию зовут, красатулю нашу!

      – Языкатая такая была эта красатуля, – пробурчал Вадим.

      – Языкатая! – опять хохотнул парень. – Языкатая наша на «золото» школу закончила!

      – Видали мы таких учёных: строят из себя, ни на какой козе к таким не подъедешь, а сами тайком на стороне гулеванят по-чёрному, оттягиваются не хуже какой-нибудь биксы, – бросил Вадим.

      – Ты это напрасно, – нахмурился Ерохин, – она девчонка путёвая, не прошмондовка какая. Такие, кстати, тоже у нас в классе имеются, могу протекцию тебе составить. А Таня… дружила она с одним типом, из соседней школы. Он на год старше её был, по интересам дружба у них была. Такой французик, хиляк-ботаник, гений скрипки, блин. Так он в Израиле на скрипке пилит уже. Слушай,