В синий час. Изабо Кельм

что ни у какого другого мужчины даже не было шанса конкурировать с ним. Чаще всего он терял к ним интерес тогда, когда девушки начинали пожирать его глазами.

      Когда он вбил крест перед грушевым деревом, цыгане впали в экстаз. Поблизости дерева был разожжён большой костёр. Как только огонь разгорелся ярким пламенем, дети бросили в жар несколько кусков пирога. Нечто варварское и грешное было в этом акте, такое редкое и ценное просто бросать в огонь. Никто не знал, откуда эта традиция брала своё начало, всё же они не чувствовали ни сожаления, ни печали о сожжённом пироге, так как эта церемония показывала: смотрите сюда, мы не владеем ничем, мы не носим обувь, наши дети бегают голыми, но мы достаточно богаты, чтобы, не проронив ни слезинки, позволить себе кинуть пирог в огонь. Когда догорел последний кусок, небо окрасилось лиловым цветом, и поздняя жара расстелилась над полем. К рабам присоединились боярин и его деловые партнёры, все вместе они поприветствовали Александру. Заодно явились несколько молодых мужчин купеческого сословия и несколько невоспитанных дам, которых уговорили присутствовать на цыганском праздновании.

      Вскоре спиртное лилось всё в большем количестве, танцы становились всё более дикими. Ирина была самой обворожительной на этом празднике. Золотистый свет заходящего солнца мерцал на её волосах, делая её похожей на волшебницу. Каждым из её движений она словно порождала дальнейший порыв ветра, который вздымал её расписанное цветами одеяние, заставляя её уподобиться вихрю цветов. Её публика ликовала и свистела, созерцая это великолепие. Она была для них олицетворением свободы. В особенности для одного из её зрителей она значила больше, чем только грациозная цыганка. Он держался особняком во время всего торжества. Никто не обращал внимания на таинственного незнакомца, смотревшего на Ирину с таким восхищением, какое проявляли особо благочестивые монахи при поклонении Деве Марии. Если бы кто-то только догадался, кто явился там в их середине, это означало бы немедленный конец этого Дня Святых Петра и Павла.

      Он был с первого мгновения пленён ею. Страсть и магию он искал и нашёл в ней и то и другое. Она была его большой любовью с первого взгляда. Восхищение и боль одновременно ощущал он, видя её в её танце, как она зачаровано, с закрытыми глазами, плавно и босиком, кружилась вихрем по влажной траве. Она была чудом природы, и он должен был владеть ею. Не так, как другие мужчины брали себе, что им нужно. Не с ней. Её тела не было достаточно. Его он желал поглотить, быть с ним навеки. Руки и ноги были слишком худые, а грудь ещё маленькая, но он лелеял бы её, и из её тела сотворил бы картину, скульптуру, более прекрасную, чем всё другое, что когда-либо могло созерцать человечество. Когда образ достигнет совершенства, он впитает в себя её душу. Он был уверен, что между мужчиной и женщиной нет взаимопонимания, однако ему это было безразлично. Но обладать её душой, очаровать и разобрать