Письма с Первой мировой (1914–1917). Фридрих Краузе

сегодня прошел ничем не замечательный, если только не считать баню. Знаешь, Шурочка, до сих пор без изменений загар с острова Nagu! Уж не останется ли он совсем? Что же, я ничего не имею против, – постоянное воспоминание о тех счастливых и безмятежных днях!

      Завтра П. П. едет во Львов. Если бы я поехал, я накупил бы подарков моей жинке, родителям, сестренкам. Я не знаю, куда девать деньги. Послать домой я еще не хочу, пока не выяснится моя поездка, а сейчас меня смущает количество ассигнаций в портфеле. Так и хочется поехать «в город» и растратить поскорее. А жалованье мы получим, когда вернется из Львова П. П.! Да еще 100 р. на покупку теплых вещей! А я сижу и ничего не делаю! Как тебе это понравится? Совестно получать деньги, а ведь не отказываться!

      В последнее время я замечал, что злоупотребляю в письме восклицательными знаками. Неужели я такой экспансивный человек?

      Получил ли Ник. Ив. мое письмо, написанное недели полторы тому назад?

      Осоргина я прочел. Начинаю Dioneo «Меняющаяся Англия». Читаю вообще сейчас много, очень подробно газеты, ведь я хочу разобраться, докопаться до истины.

      Написал сегодня матери. Опять пишу, что есть надежда выбраться на Рождество к ним, не пишу, как и почему.

      Шурочка, мои письма к тебе в последнее время меня совсем не удовлетворяют, они кажутся сухими и скучными. Я боюсь задевать некоторые жгучие темы, чтобы избежать возможности задержки их, но чувствую, что качество их сильно понизилось, и мне совестно. Мне так хочется лично поговорить с тобой о многом! И приходится всё повторять «когда это будет?» и ставить восклицательные знаки. А ведь тем много, за ними дело не станет. <…>

      Жду твоих писем, моя дорогая.

      Твой Ежка.

      38.

      Волочиск, 23-го ноября 1914 г.

      Ну, Шурочка, поздравляю, – радость! Сегодня внезапно получаю бумагу, что я назначен на завтра в комиссию в один из здешних госпиталей, даже не в Подволочиск. Каким это образом устроилось, правда, не знаю. Председатель комиссии один из наших главных врачей, симпатичный человек. Три члена комиссии составляются из врачей трех других госпиталей – одного старшего и двух младших ординаторов.

      Я только что вернулся от завтрашнего председателя, рассказал ему весь анамнез и status praesens[172]. Он сказал, что они могут отпускать в отпуск до полугода, куда угодно, по выбору пациента; могут освобождать не только с органическим, но и с функциональным страданием сердца. Я ему сказал, что в Москве хотел бы показаться Плетневу, вообще поставить правильный диагноз и терапию, не запуская свою болезнь. Я вынес такое впечатление, что комиссия, если только убедится, что я не вру, – а это нетрудно будет доказать при наличности объективных данных, – не будет препятствовать отпуску.

      Я его еще спросил относительно утверждения резолюции. Он говорит, что отпуска всегда утверждаются (кем – я не знаю), что бывают препятствия при утверждении резолюции: «Совершенно негоден к службе». Одним словом, Шурочка, я сейчас почти убежден, что попаду в Москву к концу месяца. Хочу непременно устроить так, чтобы Рождество, а если возможно, и Новый год,

172

Status praesens (лат.) – настоящее состояние.