Письма с Первой мировой (1914–1917). Фридрих Краузе

забыл. П. П. предложил мне сегодня написать и подать ему рапорт о том, что я по таким-то и таким-то причинам желаю получить отпуск на один месяц, чтобы показаться в Москве профессорам, поставить и урегулировать правильное лечение, которое дало бы мне возможность продолжать работу в этом же госпитале.

      Приходится лавировать между Сциллой и Харибдой: если недосолить, могут не дать отпуска; если же пересолить, то могут назначить в комиссию, которая в свою очередь может определить врачом в дружину ополченцев, считая, очевидно, это более легкой работой. Дело в том, что один врач с бронхиальной астмой и хроническим миокардитом, признанный комиссией совершенно негодным к службе, совсем больной, задыхающийся, врачебным инспектором был назначен в дружину, где ему теперь приходится делать по холоду и грязи переходы в десятки верст в день! Благодарю за такое облегчение! Я отклонился от темы.

      С моим рапортом П. П. завтра утром поедет в Подволочиск и представит его с личными объяснениями полковнику, начальнику эвакуационного пункта.

      Я надеюсь, что завтра дело выяснится окончательно. Если даже дадут не месяц, а только две недели, и то хорошо. Но, Шурочка, возможно, что и ничего не дадут, а Р. М. [Левитский] высказывает даже подозрение, не устраивает ли П. П. комедию со всеми этими рапортами, желая улучшить наши взаимные отношения и зная наверно, что из прошения ничего не выйдет. Так что, милая, не будь уже вполне уверена, никогда нельзя знать. А все-таки я уже сильно надеюсь!..

      Если дадут месяц, то я сначала недельку пробуду с тобой в Москве, затем недельку-полторы в Риге, а затем опять в Москве! Ух, как заживем! И тогда я лично тебе отвечу на все твои рассуждения по поводу моих слов о «лишенных перспективы женщинах». В тебе, моя милая, опять оскорблена женщина, ее достоинство, а я и не посягал, я просто хотел установить некоторую разницу в мышлении, в реакции на внешние раздражения. И поэтому я вовсе не скажу по поводу наспех прочитанных тобою газет того, что ты предполагаешь. Нет, я с тобой совсем и безусловно согласен. В общем следует признать, что женский вопрос при нашем свидании едва ли послужит камнем преткновения и разрешается нами очень недурно. Так ведь, Шурочка? Дал бы Бог нам почаще доказывать это.

      Вчера в Подволочиске, в аптеке мы достали уже немногое, почти всё уже разобрано. Имеется только избыток всяких минеральных вод, которых мы и забрали около 40 бутылок, главным образом щелочные столовые, Vichy etc., Apenta, Franz Joseph, Hunyadi Janos. Эти поездки мне страшно нравятся из-за впервые открывающихся красот природы. Тебе всё это знакомо, но мой восторг велик и искренен.

      Левитский немного огорчен, что на его долю в посылке нет ничего. Он так надеялся на словари и хрестоматии с переводом. Мы это поправим, выберем сообща!

      Давно уж, кроме как от тебя, ни от кого не получаю писем!

      Сейчас 12 ч. ночи. Все спят и тихо, а по комоду на подоконник перебирается осторожно красивенький наивный мышонок, их здесь много. Аптекарь их боится до смешного. Кутька все эти дни так и не приходил.

      Общественное собрание, довольно примитивное, у нас, вероятно, откроется через неделю. Взносы сделаны.

      Ну,