Изыди. Вячеслав Владимирович Стефаненко

присвоение очередного солдатского звания. И начало этому было положено. С такой проводкой Луконин мог вполне дослужиться и до старшины.

      Про бром Лука говорил с заговорщическим видом, типа сообщал о нём исключительно по секрету и только своим в доску.

      – Сам видел, но это военная тайна, – шёпотом разглашал её Лука. – В углу на складе – несколько бочек. На них «Бром» написано.

      Он врал напропалую, а я всё равно верил. Надо ж, в самом деле, было поверить хоть в какую-то причину, по которой наше мужское естество целый год не давало о себе знать и никак не проявлялось. Ещё б не заволноваться!..

      … – А я спрашиваю его: «Почему без строя вне расположения части?» А оне мне отвечают: «А я выполняю особо важное задание!» А у самого на лбу написано: преступник. А милиция-то читать умеет!

      Начальник штаба уже пятнадцать минут распекал на разводе в двадцатиградусный мороз и с пургой в лицо в придачу невысокого солдатика из третьей роты. Нарушитель стоит, опустив голову, принимая на неё громы и молнии. Срочник бегал взводному за сигаретами в ближайший ларёк возле остановки и попался на глаза вездесущему Лому. Естественно, непосредственного начальника солдат не выдаёт, но и дальше невразумительного «я… приказ… послали…» ничего выдавить из себя не может.

      А Лом, забыв уже про самого солдата, продолжает:

      – И последнее: чтобы без строя вне части я никого не видел.

      Это «и последнее» по счёту уже четвёртое. Солдаты продрогли и, переминаясь с ноги на ногу в ожидании последнего «последнего», потирают замёрзшие уши.

      Стоящий рядом замполит батальона, желчный и нудный майор Угрюмов, прозванный Чёрным майором, в морской форме, тоже пытается вставить своё воспитательное слово, но ему это не удаётся. Чёрный майор держал всех нарушителей за агентов заграничных спецслужб. По крайней мере, на словах. Он и сейчас готов обрушиться на бедолагу и причислить его к какой-нибудь иностранной разведке, но начальник штаба уже исчерпал лимит и времени, и обвинений, и Угрюмов наклоняется к нему и что-то шепчет на ухо. Солдаты тоже считают, что пора заканчивать.

      Начштаба одёргивает шинель и командует:

      – Батальо-о-он, смирно! Напра-а-а-во! Торжественным маршем! Поротно!

      Забытый нарушитель пулей несётся к своим, чтобы встать в строй и прошагать мимо трибуны.

      И тут выбегаем мы, пятеро бравых музыкантов: трое – с дудками, двое – с барабанами, большим и малым. На большом барабане сверху прикреплены тарелки.

      Наш батальонный оркестр состоял из сержанта Миши Чугункина (он же Чугунтий) с трубой, Луки с баритоном, Рекса, выделывавшего импровизы на малом барабане, Рыжего, с большим барабаном и тарелками, долбившего в них с яростью, а порой и невпопад, ну и меня с тубой.

      Проиграв перед докладом Лома командиру части встречный марш по случаю того, что батальон построен, мы уходили в дежурку, где и отсиживались, чтобы не замерзли трубы. Там и слушали ломовские «и последнее».