Изыди. Вячеслав Владимирович Стефаненко

им питание обеспечить и тёплый дом, чтоб не перемёрзли, Борис не удосужился. Да и как мёд из ульев выкачивать, понятия не имел. Твердил только одно: женщины медок любят. К тому же у него отсутствовало разрешение районных властей на размещение ульев ― вот администрация ему иск и вчинила. Процесс получился затяжным, растянувшись на восемь месяцев. За это время пчёлы Бориса зароились, а потом и вовсе разлетелись по белу свету, синему небу да по цветным полям с чувством горького разочарования в пчеловоде-неудачнике. Домашние пчёлки одичали и нашли себе приют в дуплах и пнях. Одним словом, не свезло Борису как с судом, так и бизнесом. Он долго думал-гадал, с чем же всё-таки не повезло больше, решив в итоге, что виноваты судьи.

      – Загубили моих пчёл! Где они теперь, бедолаги? ― сетовал приятель.

      Правда, печалился он недолго, быстро переключившись на другую сферу. Кормиться чем-то ему было надо, жёны требовали того, что положено требовать жёнам, и он переквалифицировался в риелторы.

      – Ты знаешь, сколько там можно заработать? ― завёл он опять ту же самую пластинку. ― Сделку провёл ― и хороший куш в кармане.

      Я сам помог ему устроиться в компанию по продаже недвижимости, директор которой когда-то была моей клиенткой. В своё время я ей помог, и она считала себя мне обязанной. У неё было несколько квартир, в одной из которых она жила, а остальные сдавала внаём, имея стабильный доход. В новый коллектив Борис влился легко, тем более что в компании было много молодых женщин подходящего возраста. Приятель решил не разбрасываться по мелочам и «сработал» по-крупному: через две недели после первого рабочего дня его любовницей стала сама директриса. Ещё через две начальница была готова выйти за него замуж. Правда, ситуация несколько осложнялась тем, что со своей женой Борис разводиться пока не собирался. В этом-то и состояла его ошибка. Но пока что все сходило ему с рук, и Борька вникал в суть конторских дел.

      – Нет, ну ты представь, Крюк: кое-кто выделиться в отдельную единицу захотел, а начальница против, ― возмущался он.

      – А что такое? ― не понимал я.

      – Как – что? Директриса недовольна. Говорит, я, мол, их выучила, на ноги поставила, а они типа оперились и теперь хотят отделиться.

      – Они ― это кто?

      – Ну, есть там отдельные… ― уклончиво отвечал Борис, продолжая развивать тему. ― Что-то не нравится мне всё это. Запретить выделяться из агентства! Мы что, рабы у неё? Ну, я ей скажу!

      – Значит, запрещает отделяться, говоришь? ― я догадался, что Борис имел в виду себя.

      …Что-то у моего друга детства, уроженца славного Львова, концы с концами не сходятся: жаловал себе свободы на отделение, да не жаловал её жителям Крыма. Своеобразный индекс свободы. Борис считал, что Россия, воспользовавшись моментом, оттяпала у своей «сестры» кусок и сделала это именно тогда, когда та задыхалась от внутренних распрей. Каждый раз, когда мы с приятелем бодаемся по поводу Крыма, я вспоминаю свою тётку ― мать Виталия. Она считала, что её сестре досталось больше…

      – Чувствую, что долго я с ней не