Арктический лен. Стихи разных лет.. Константин Кравцов

ягненком-лирой в мужеских руках

      ты в сердце века, царствуя над речью,

      свидетель, вестник, странствуешь впотьмах,

      и посох тот ледащую, овечью

      вызванивает явь нечеловечью,

      и вот полнеба в валенках, ногах,

      не давит перекладина на плечи.

      Райкома воробьевского звезда

      да гноище, где влаги не исторгнешь,

      но здесь, в ночи безгрешного труда,

      горит ребро. И красная вода

      сбирается в пробитые пригоршни.

      Родина

      Вино и хлеб. И гиблые места.

      В грязи – из веток ивовых настил.

      И синяя оленья немота

      Весны. Зимой – безмолвие светил.

      Занявшийся сиянием перегной,

      Себя я в этой бездне разместил,

      Идя сквозь виноградник Твой больной,

      И видел сны. И снег со дна могил

      Еще блестит под северной луной.

      Волчьи изумруды

      Снегири взлетают, красногруды…

      Скоро, скоро на беду мою

      Я увижу волчьи изумруды

      В нелюдимом северном краю

Павел Васльев, Лубянка,Внутренняя тюрьма, февраль 1937 г.

1

      Вдоль пристани бредущие огни,

      их изморозь просила: затаись,

      в каком-нибудь поселке на Оби

      женой, в конце концов, обзаведись

      наймись в матросы – нам же не впервой —

      в оленеводы. Бог с ней, с той Москвой —

      ты вспомни! Ну, куда ты, беркуток?

      Всего-то год и, смотришь, кровоток

      идет на убыль, там, глядишь, война

      всё, мать родна, списала бы, поди —

      пересиди, Василий, погоди,

      чуть пережди, и – где твоя вина?

      А – нету! Смыли желтые дожди.

      Культура? Краеведческий музей

      ревнитель просветительских затей

      когда-то основал, а где убит

      был тот миссионер-архимандрит —

      зачем нам знать? Ходи себе, глазей

      на экспонаты, выйдешь – на дымы,

      сиянья, проступившие из тьмы,

      на малицы, на нарты, ротозей,

      оленей – городишко невелик,

      но тот, в ночи, белеющий тальник…

      Ты помнишь? Карандашик послюни —

      и – словно нить цедит веретено —

      стежок-другой и, в общем, все равно,

      зачем, кому стишок твой – лишь огни

      последних барж. Но канули они:

      глазуньей изумрудной излились

      на скулы азиата из глазниц

      светильни те: не в пепельницу здесь

      втыкают папироску. Ну, а как

      ты думал, брат? Ты – враг. Держи пятак

      Харону – перевозчику в ту весь,

      где Дант бродил. Здесь, как ни посмотри,

      крещеный люд – он был, да вышел весь

      как с белых яблонь дым, как эта смесь.

      Порхают, красногруды, снегири,

      мочала на колу и там и сям

      текут по всем излучинам, осям –

      и, по ветру развеянный подзол,

      роняет лепестки югорский мак,

      во мраке озирается, и мрак,

      когда не бьют, – не худшее из зол.

2

      – А ну вставай,