Арктический лен. Стихи разных лет.. Константин Кравцов

фавн с его дорогой в рай.

      Березки льются дымом сигаретным.

      кривым и талым, блеклым, как они,

      в сугробах увязают водовозки,

      июнь, а все пурга, пурга, пурга.

      Где клавесин? Где лютня? Не слыхать их.

      Но видишь арфу в северной березке,

      ее изгиб. А струны – тот, кто слышит,

      услышит и без них твою музы́ку.

      Изгиб, излом и красное вино

      меланхоличного забывшегося солнца —

      чернила красные для бесконечных писем

      Бог весть кому, быть может, и тебе.

      Слегка подмороженная акварель

      по верхушкам замерзших пихт

      утро закралось в вечер

      улица смотрит глазами дощатых

      автобусных остановок

      одиночество белой ночи

      солнечное новоселье

      видит во сне горностаев

      прутья ив

      отражения ломкие их

      солнце забыло дорогу за горизонт

      пишет письма

      ясновидящей водой на песке

      смотрит на голубятню

      пристань и облака-летописцы

      плетенье словес

      бессловесные письмена

      бессонного света

      и сваи лачуг

      увязли навек

      в его золотом помоле

      заря начинается с вечера

      и до восхода стынет заря

      болезненная и пронзительно нежная

      как акварель

      снов новобранца

      Глядя из тамбура

      Что я на свете видел

      кроме весенней тундры?

      Прутики в снеговине,

      вечер впадает в утро,

      солнце пришло с повинной

      и до утра, пропащее,

      замерзло блудным сыном.

      Снег по оврагам стылым,

      десна кровоточащие.

Ленинград—Воркута,1987

      Салехард

      След утиный на глине да мох, да осока

      краесветного лета, замерзшего ягеля лепет,

      мощи выбитых шпал, мерзлоты худосочные дети,

      бездорожий осенних с ромашками склока

      и огарок охотничьей темной избушки

      измеряющей осень сырым немигающим оком,

      и, как паперть, где денно и нощно торчат побирушки,

      берег в зарослях ив, ослабевших от кровопотери —

      стекленеющих ив, что и верят всю жизнь и не верят,

      что зима не придет: так больные, случайно подслушав

      об исходе своем, вспоминают о Боге, но что они помнят,

      облетая, как известь – салатная известь покинутых комнат?

      А еще этот ветер, что по свету бродит

      и не может найти то, чего не бывает в природе,

      а еще эти тучи над Обью – берлоги влекомых

      в этот мир небожителей в шкурах медвежьих

      и стойбищ дымы, и остроги,

      и «тоска лагерей», а еще – ивняковые боги,

      самоедов твоих, а еще – сталактиты сияний во тьме

      непробудной…

      Что за знаменье имя твое, Салехард,

      городок на мысу, остов льдами затертого судна,

      что за знак – отходящая от заморозки