Арктический лен. Стихи разных лет.. Константин Кравцов

от севера и окрест Бога страшное великолепие.

Книга Иова

      Их тропы в наших снах, твой самолет,

      а шли они куда после забоя,

      куда брели сквозь золото слепое?

      Вот пажити, где ягель, словно мед

      и волен каждый пить его с любою,

      вот скорость набирает самолет.

      Олени ищут землю под собою,

      струясь сквозь лед.

      Сны в чужом городе

1

      моя ли кровь остекленела

      дерев ли розовых на белом?

      и дыма белые деревья

      и солнце-жрец – священник в белом —

      мое разламывает тело

      и кормит дым и кормит корни

      деревьев розовых на белом

      огромных птиц каких-то кормит

      в пространстве одеревенелом

      и все на свете – только пища

      земля летит не улетая

      дома на ней – кормушка птичья

      и не меняется их стая

2

      был я светел как пепел

      пепел

      что летел и летел

      с неба

      я пустое селенье встретил

      колыбель нашел

      полную снега

      были сорваны двери с петель

      колыбели белы от снега

      но по-прежнему день был светел:

      только снег

      ни земли

      ни неба

      я пустое селенье встретил

      и увидел я землю сверху

      колыбель мою

      полную снега

      и олени брели из первых

      дней творения

      дети неба

      Москва

      Патриаршие пруды

      Все словно венчанье в разрушенной церкви

      со снегом сквозь купол: по кругу, по кругу

      все ходим и ходим в полночной столице.

      Сырые сапожки твои, твои речи

      о том и о сем и как будто «возможно»,

      присутствует вместо «аминь» в несуразной

      твоей болтовне на Прудах Патриарших.

      Пустынна Москва и лишь клюшек удары

      с катка, лишь прожектора стылое око,

      да отблески-блестки на кроличьей шубке.

      Улица ивовая

      Вода, вода, бегущая с волос,

      и двор глядит в окно, глядит, как пес,

      а ты – ты с кем и где? Скажи, ведь есть

      там телефон? Метро откроют в шесть

      и я свалю. Не жду и слез не лью.

      Лишь тюкает и тюкает о жесть

      люб-лю-люб-лю-люб-лю-

      люб-лю-люб-лю-

      De profundis

      Весна лупила в тулумбас – трамвайный бубен,

      с ума сходили, помню, воробьи

      вместо которых в замогильном Салехарде

      порхают пуночки, порхают и молчат.

      Весна бела, как куропатка в тех широтах

      или полярная сова: молчит и смотрит

      в льняную синь полутатарский городок —

      в сырую, бледную, как немочь, синеву.

      Зато по осени бескрайние помойки

      в ромашках сплошь, и те колышутся под ветром;

      сентябрь – и всё в снегу: он сходит в мае,

      а мая не бывает вообще

      на родине моей. И догадало ж

      меня